Гнёт ее заботы

что когда-либо ты хотела оставить позади, остается там.

Луна все ниже клонилась над водой, серебряным пламенем зажигая верхушки волн, что сомкнулись над Шелли и его лишенной жизни и обратившейся в камень сестрой.

? Я теперь Полидори, но также и тот, кого ты помнишь, ? сказал ее спутник снова изменившимся голосом.

? Его сестра, ? сказала Джозефина. ? Твоя сестра. Она мертва.

? Да, ? невозмутимо ответил ее собеседник. ? Смерть нечасто приходит к нам, но она умерла.

? Я убила ее, помогла ее убить.

? Да.

Внезапно на правой щеке Джозефины блеснули слезы. ? Я ? мне так жаль, что я бросила тебя в Альпах, ? хрипло сказала она. ? И мне так жаль, что я отвергла тебя тогда, на той улице в Риме, перед домом Китса. И мне, мне очень жаль, что я помогла убить твою… сестру. Некоторое время она шла в молчании. ? Сестры не должны погибать, ? прошептала она.

? Никто не должен погибать, ? сказал ее спутник. ? Мы предлагаем вечную жизнь для всех.

Джозефина остановилась и обратила к нему лицо, хотя глаза ее были закрыты. ? Ты все еще хочешь быть со мной? ? с робкой надеждой спросила она.

? Конечно, ? ответил он, нежно положив ей руку на шею и склоняя лицо к ее горлу.

* * *

Мэри, Клэр и Джейн Вильямс чуть не бились в истерике, когда следующий день перевалил за середину, а Дон Жуан так и не показался, и Кроуфорд согласился отправиться обратно в Ливорно, чтобы разузнать, отплыл ли оттуда Шелли на самом деле. Джозефине нездоровилось, и она лежала в постели, так что в одиночестве, заранее пытаясь придумать, как сообщить женщинам дурные вести, он отправился вдоль берега на север в Лериче, где нанял судно.

К вечеру он прибыл в Ливорно и обнаружил, что Трелони и Робертс все еще были в Глобусе, и выражение обеспокоенной надежды на их лицах сменилось отчаянием еще до того, как они успели его хоть о чем-нибудь расспросить, так как по лицу Кроуфорда они поняли, что Дон Жуан так и не прибыл в Каза Магни после того, как двумя днями ранее исчез в объятиях сомкнувшегося вокруг него шторма.

Байрон все еще был в Пизе, и после унылого, приглушенного разговора в вестибюле Трелони вызвался добровольцем отправиться на север, чтобы сообщить ему, что Шелли и Вильямс, по всей видимости, утонули.

Трелони отбыл рано утром на следующий день и возвратился ближе к вечеру. Он сказал, что Хант и Байрон, оба были заметно расстроены этой новостью, и Байрон послал вместе с Трелони слугу, чтобы он служил курьером, и настоял на том, чтобы Трелони отплыл на Боливаре на поиски Дон Жуана, чтобы окончательно убедиться в гибели Шелли. И на следующий день, когда курьер, взяв быстроходную лодку, направился на север, чтобы доставить краткое неутешительное письмо в Каза Магни, Трелони, Робертс и Кроуфорд медленно поплыли в том же направлении, держась береговой линии и изучая берег в поисках любых признаков корабля Шелли.

Кроуфорд отправился с ними, вместо того чтобы уплыть с курьером, так как даже мысль о том, что придется смотреть в лицо несчастным женщинам, казалась ему невыносимой. За последние два дня его чувство дезориентации только усилилось ? оно настолько сбивало его с толку, что он не мог дать быстрый ответ даже на такие безобидные фразы как «Доброе утро», и то, что Джозефина не говорила с ним со дня убийства ламии, пришлось как нельзя кстати.

В тот день они так и не обнаружили никаких следов Дон Жуана.

Вечером, возвратившись в Глобус, они узнали, что Мэри, Клэр и Джейн Вильямс вернулись этим утром вместе со слугой Байрона и отбыли в Пизу, чтобы в ожидании вестей остановиться у Байрона в Палаццо Ланфранки. Джозефина же предпочла остаться в Каза Магни со слугами Шелли. Чему Кроуфорд смутно был рад.

Он, Трелони и Робертс искали еще в течении пяти, прошедших словно в тумане дней, и прекратили поиски, лишь когда их достигло известие, что были обнаружены два тела, одно из которых предположительно принадлежало Эдварду Вильямсу, прибитые к берегу близ устья реки Серкио[359], в пятнадцати милях к северу от Ливорно.

Санитарные служащие похоронили тела, прежде чем Байрон и Хант успели туда добраться, чтобы их опознать, и выставили Байрону счет за погребение; Трелони показал Кроуфорду этот счет, заметно разозленный расходами на санитарные нужды, которые включали «определенные металлы и овощные луковицы». На что Кроуфорд сказал ему, что, пожалуй, есть более важные вещи, о которых сейчас следует беспокоиться.

На следующий день в пяти милях на север было найдено еще одно тело. Портовые власти почти не сомневались, что оно принадлежало Шелли. Трелони метал гром и молнии, без церемоний напирая на то, что Байрон был английским пэром, и, в конце концов, заставил их отложить погребение до тех пор, пока тело не будет опознано.

В пятницу Боливар еще раз отплыл к северу и встал на якорь, когда они увидели на берегу близ Виареджо[360] с полдюжины тосканских солдат машущих им руками. Кроуфорд оперся на ограждение Боливара, вяло размышляя, зачем понадобилось пригнать сюда столько солдат, чтобы охранять одного утопленника.

Робертс спустил лодку и вместе с Кроуфордом и Трелони сквозь невысокие волны прибоя погреб к берегу.

Когда Кроуфорд, шлепая по воде, выбирался через мелководье на берег, он заметил распростертое тело, вокруг которого столпились солдаты. Поблизости на деревянном поддоне лежало несколько полотняных мешков, а рядом вертикально воткнутые в песок, словно лишенные парусов мачты, стояли четыре лопаты. Толпа оборванных зевак, скорее всего рыбаков, наблюдала за всем этим с песчаной возвышенности в сотне ярдов от них. Кроуфорд посмотрел на тело.

Плоть на лице и руках была обглодана до самых костей, и солдаты заверили прибывших англичан, что это сделали рыбы.

Трелони и Робертс лишь безучастно кивнули, но Кроуфорд снова поднял взгляд на толпу отталкивающих наблюдателей и припомнил того старика, что одеваясь священником, проникал в больницу Гая и воровал кровь известного сорта трупов. Интересно, каким словом обозначали неффов в Италии. Теперь он, пожалуй, знает, зачем здесь столько солдат. Он подумывал направиться вверх, к этим молчаливым фигурам, но боялся, что может окончательно утратить связь с разумным миром, если увидит… скажем, вилку… в руке одного из них.

Он отвернулся и сплюнул на песок, так как вкус крови Шелли, словно невыветриваемый трупный запах, стоял у него во рту.

Он вновь посмотрел на обнажившийся череп Шелли. Несколько светло-желтых волосков все еще цеплялись за него, и он вспомнил, как эти волосы беспорядочно рассыпались вокруг лица, когда Шелли возбужденно запускал в них руки. Кроуфорд попытался вызвать у себя хоть какую-нибудь грусть от того, что созерцает Шелли в столь неприглядном виде, но обнаружил, что не может увидеть в трупе у его ног что-то большее, чем просто труп; он уже сказал прощай этому человеку одиннадцать дней назад, когда выпитая им кровь связала его с Шелли, цепляющимся за ограждение идущей ко дну лодки.

Трелони, напротив, мерил берег большими шагами, с руками, сжатыми в кулаки, изрыгая богохульства и проклятья, чтобы скрыть несомненно охватившее его горе. А Робертс выглядел еще более растерянным, чем обычно.

Несмотря на отсутствующее лицо, тело, несомненно, принадлежало Шелли. На нем все еще были нанковые брюки и его матросская куртка, из кармана которой Трелони мелодраматически извлек принадлежавшую Ли Ханту копию поэм Китса. Кроуфорд заметил, что перегнутая книга открылась на поэме «Ламия».

Отвечающий за солдат чиновник непрерывно зевал и пожимал плечами, словно пытаясь всем своим