волевой деятельностью, — энергией, которой духовное начало (и у взрослого, и у ребенка) пронизывает всего человека сверху вниз вплоть до физических процессов.
Этого измерения динамики лишены начисто. Они не способны лепить воздушные звуковые формы. Они производят не более чем звуковые волны, механические колебания картонных мембран, ни к кому не обращенных и ни от кого не ожидающих ответа. Дети, правда, и на такие звуки реагируют микродвижениями тела, но их воля к построению звуков остается при этом безучастной. Ни о каком сколько-нибудь заметном вкладе в развитие речи тут говорить вовсе не приходится, в чем не оставляют и тени сомнения данные Салли Уорд. Динамики страдают и всегда страдали аутизмом,[22] ничего не дающим развитию детей.
Речь живет общностью. Если один говорит, а другой слушает, оба они, как выяснила кинезика, оказываются в общей сфере движения и текучих форм, охватывающей и омывающей их, словно некое формообразующее море146. Причем в эту общую сферу входит не только слово как таковое, но и все, что можно назвать музыкой речи: мелодика фразы и ударение, тембр и интонация, ритмические структуры, высота тона и нюансировка голоса, громкость, темп — элементы речи, воздействующие на малышей гораздо сильнее, чем содержание сказанного.
Всюду, где одновременно поют, играют, говорят и движутся, дети чувствуют себя в своей стихии и совсем неспроста стремятся вновь и вновь повторять свои песенки и стишки, куплеты и хороводы. Ведь главное для них не в информации, выраженной понятиями, — ее достаточно сообщить один раз, — а в разыгрывающейся в потоке времени, формирующей и образующей силе, присущей музыке слов, в созвучии с которой формируется их организм. Чтобы крепло тело, в определенном ритме должны следовать друг за другом приемы пищи и питья — но точно так же «речевое тело» ребенка живет в стихии ритмического повтора. Дети и сами подчас выдумывают композиции звуков, выражающие одну только музыку речи да радость ритмического повтора, и больше ничего. Вот эта считалка — чистейший тому пример:
Можно мечтательно погрузиться в звуковую ворожбу этого стишка, не отягощенного никакой понятийной информацией, приятно раскинувшись на неизменном несущем ритме каждого слова, пока наконец не наступит внезапное пробуждение: вот он — тот, кого надо искать или «салить».
Кто хочет делать детям добро, должен сознательно побуждать их к таким языковым и двигательным играм, какие в прежние времена возникали сами собой. А выбирая для детей книжки, надо судить о ценности текстов не столько по их содержательному качеству, сколько по музыкально-ритмическому качеству языка, по образной выразительности слов, по богатой ритмической композиции фраз. Ведь это и есть подлинный хлеб, которым живут дети. Может быть, взрослому придется и самому стать чуточку ребенком, чтобы проникнуться музыкальным качеством поэтически изваянной речи и прочувствовать ее оздоровительную, созидательную энергию всем своим телом. Вот тогда-то он и узнает, что значит окунуться в сферу творящих и формообразующих жизненных сил, где ребенок по самой своей природе — в родной стихии.
Но эти жизненные силы, следуя первичному закону всякого развития, преображаются в нечто более высокое. Как только их работа над физической организацией тела завершена, а важнейшие функции сложились, прямо-таки магическое действие речи на детское тело постепенно замирает, и отныне речь созидательно и формообразовательно воздействует на сферу фантазии и творческого воображения. Как отдельный звук охотно предоставляет себя слову и в каком-то смысле заслоняется им, так и формирующая тело энергия звука начиная с третье-го-четвертого года жизни уступает место переживанию
В сказке «Бременские музыканты»[24] Осел спрашивает бегущего впереди Пса: «Ты чего так пыхтишь, Полкан?» Пусть даже ребенок никогда еще не слышал слова «пыхтеть» — он сразу поймет его по звуковому рисунку, словно увидав перед собой свесившего язык набок и жадно глотающего воздух Пса. Да и острые зубы, выставленные при этом на обозрение, станут для него почти осязаемым образом благодаря слову «Полкан», в звуках П и К которого отчетливо слышно, как собака щелкает острыми зубами. Тут звуки прорисовывают в душе ребенка вполне конкретные, словно чувственно осязаемые образы. А возможности языка назвать по имени каждую вещь, каждое создание столь же богаты, как и чувственный мир. И вот Осел говорит с Котом, у которого очень жалкий вид, совсем иначе, нежели с Псом. Он здоровается с Котом так: «Что у тебя не заладилось, старый зализа?» Можно ли удачней описать сибаритско-изящ-ного кота, который, полизав бархатную лапку, трёт ею усы, чем вереницей согласных слова «зализа», привлекающих внимание ребенка к губам и языку? Из этих звуков складывается образ, столь восхитительный для детишек.
Но природа таких образов-картин — и взрослым необычайно важно знать об этом — совершенно иная, чем у экранных образов телевидения: заранее заготовленные телеобразы обстреливают сетчатку глаз извне, а внутренние картины созидаются самим ребенком с помощью формообразующих сил души, потому что представляют собой активную, творческую деятельность. Изготовленный техническими средствами, навязываемый извне образ парализует внутренние силы ребенка, которые и творят образы, а с ними вместе — львиную долю потенциала его умственного и душевного развития. Ведь способности становятся его прочным достоянием только благодаря интенсивной собственной активности.
Если для самого начала жизни необычайно важно, чтобы речь формировала телесные органы, то для всей будущей жизни ребенка столь же важно формирование душевных органов — фантазии и творческого воображения. А вот подходящей для этого среды дети почти полностью лишены — звучащая сегодня повсюду речь в высшей степени абстрактна, чего мы попросту не замечаем. Поэтому очень важным вкладом в здоровое развитие ребенка может стать сознательное употребление взрослыми образно-конкретной речи. Такую речь взрослые могут выработать сами, там и сям выуживая слухом образы, незаметно для нас дремлющие в каждом слове147.
Зачастую достаточно небольшого умственного усилия, чтобы заметить их, — и тогда внезапно начинаешь
Правда, иногда заставляют поломать голову и этимологические словари. Когда вы справляетесь там, скажем, об изначальной образной основе слова «истина», то узнаёте сразу три вещи, поскольку ученые еще не пришли к единому мнению. Во-первых, его связывают с «есть»: значит, «истина» — это то, что «есть» на самом деле. Во-вторых, ему родственно значение, выраженное словом «ясный» (пылающий, блистающий):
