В рождественское утро, пока кардиналы собирались в Сикстинскую капеллу, распространилась новость об общем сне, но от двух пресвитеров уже не осталось и следа. А между тем, их «местом жительства» была именно эта капелла, казавшаяся многие годы необитаемой, загроможденная пыльной мебелью, сложенной штабелями. И многие начали понимать смысл привидевшегося сна, распознав в своем сердце след сверхъестественного вмешательства. На этот раз кардиналы объединились в помощи друг другу.
Не успел кардинал-камерленг после пения Veni Creator Spiritus объявить дискуссию открытой, как слово взял Матис Пайде, президент Конгрегации евангелизации народов. Его лицо привлекло к себе внимание безмятежностью и успокоило уставших от неожиданностей кардиналов.
Сознавая, что не надо говорить пространно о том, что тоже, как и все ему подобные, видел явления во сне, в самую святую ночь в году, в ночь Рождества Христова, он заявил: если Святой Параклет наметил для выбора человека, которого в конклав сопровождают ангелы, – человека с улыбкой на устах от знания, какой может возникнуть скандал во всем человеческом мире, – то было бы грехом гордыни не подчиниться воле Святого Духа.
Считает поэтому своим долгом, заключил он, предложить на святой престол универсальной Церкви и на место епископа Рима кандидатуру Его Высокопреосвященства, архиепископа из Турина, кардинала Этторе Мальвецци.
Едва он закончил говорить, кардиналы разволновались и поднялся невообразимый шум. Кардинал-камерленг Веронелли предвидел реакцию и тех, кто, возражая, приготовился все-таки с достоинством уступить, и тех, кто разделил с ним радость приближающегося конца конклава. Он медленно огляделся и понял, что надо предоставить возможность высказаться всем, высказать любые мнения и комментарии, дать свободно выплеснуть эмоции, чтобы прийти в суверенной ассамблее к общему решению, вымученному за такой долгий срок. Более чем сорокалетний опыт консисторий, ассамблей священников, состоящих при епископе, церковных соборов, синодов и собраний, к которым он принадлежит, придает ему уверенности в том, что и с этой ассамблеей он справится. И нет никаких сомнений в том, что впервые после стольких месяцев промедлений наконец он приведет их к общему согласию. А к апогею конклава он будет счастлив, как свидетель и инструмент высшей воли Бога, – эти мысли растрогали его до слез.
«Fiat voluntas tua… fiat voluntas tua…»[73] – повторял про себя камерленг, радуясь тому, что через совсем короткое время провозгласит нового папу. Но к его радости добавилась и капля грусти, та, что сходит на человека душевно тонкого, когда приближается конец чему бы то ни было. Даже конклав, который, казалось, никогда не завершат его главные герои, теперь приблизился к своему апогею. Он не выдержал бы больше, нет, не выжил бы…
И отсутствие на заседании Этторе Мальвецци, неподвижно уставившегося в своем кабинете в окно с темно-желтыми стеклами, теперь с погашенным там светом, было ему тоже в поддержку.
Никакой другой сон в эту ночь не стал бы более ясным свидетельством того факта, какая судьба тому человеку уготована.
И ужас принятия кандидатуры кардинала из Турина на пост понтифика, выбранного почти всеми коллегами в отсутствии его самого, не обогатил вкус бездействия, засвидетельствовавшего теперь подлинность смирения. Только теперь в умах кардиналов разъяснился весь смысл его поведения, теперь только стали им понятными и своевременно пришедшее к нему помрачение, и непонятность его слов, соответствующих больше юродивым во Христе…
Таким образом, когда кардинал-камерленг поднялся, чтобы произнести громким голосом вознесение к папскому престолу кардинала Этторе Мальвецци, присутствующие единодушно приветствовали его одобряющими возгласами, без дрожи и волнения, без петляний и разногласий. Именно такой неожиданный для него прием, от одного только осознания силы самого события, оказали ему кардиналы.
Через некоторое время все поднялись на ноги, подтверждая общее согласие. Кардинал-декан Антонио Лепорати первым начал петь Tu es Petrus, за ним подтянули остальные кардиналы.
Пока опускали, согласно обряду, балдахины над креслами в этом исключительном зале, пустом без кардинала из Турина, взволнованный камерленг, в сопровождении кардиналов-»счетчиков» и капеллана при распятии оставил Сикстинскую капеллу и пошел в сторону жилища Этторе Мальвецци, чтобы объявить ему о состоявшемся выборе.
Веронелли, переступив порог кабинета Мальвецци, увидел его, выбранного сегодня, сидящим в кресле и упорно смотрящим в то окно с матовым и темножелтым оттенком стеклом, в окно напротив, с уже выключенным там светом. Если не было бы слышно все убыстрявшегося дыхания из опускающейся и поднимающейся груди, никто бы не заметил, что Мальвецци понял – кто к нему вошел и с чем. Контарини от новости, которую должен был сообщить Владимиро Веронелли, задрожал.
Ваше Высокопреосвященство, Ваше Преподобие, кардинал Этторе Мальвецци, во имя Христа объявляю тебе: кардиналы Святой Коллегии, вдохновленные Святым Духом, максимальным числом голосов выбрали тебя в понтифики вселенской Церкви и епископом Рима…
Молчание длилось бесконечно. Потом послышалось нервный кашель камерленга, обязанного выполнять свой долг и порядок процедуры. Осевшим старческим голосом он прошептал следующий, последний вопрос:
– Принимаешь… принимаешь… значит?
Кардинал Этторе Мальвецци поднялся с кресла.
– Кажется, что он стал выше ростом… – прошептал сам себе кардинал-декан.
Повернулся с бесконечной медленностью в сторону камерленга и застыл, глядя на него своими выпуклыми зелеными глазами, крепко сжимая руками нагрудный крест, чтобы скрыть дрожь. Язык несколько раз прошелся по его сухим губам, увлажняя их, будто он был в затруднении – откуда взять голос, чтобы ответить.
– «Fiat…», да будет… – наконец ответил он и бессильно бросил руки вдоль тела, склонив голову. Его голос едва был услышан.
– Как будем называть тебя теперь? – почти закричал Веронелли, энергично выпрямившись, скрывая при этом вздох облегчения от полученного согласия, в котором на долю секунды сомневался.
– Лино Стефано.
Все присутствующие, включая камерленга и пришедшего с ним капеллана, шумя одеяниями, преклонили колени. Этторе Мальвецци повернулся, бросил мимолетный взгляд налево, в сторону окна с матовым с темножелтым оттенком стеклом, с погашенным там светом, а прежде, до сегодняшнего дня, часто зажженным.
– Будешь теперь… Лино Стефано Первый – в ответ сказал Веронелли, вспомнив всех пап за всю историю Церкви, что носили имена Лино и Стефано, – никто из них не имел двойного имени. И на мгновение камерленг опять увидел ангелов, явившихся к нему во сне. После того, как Мальвецци нанизали на правый безымянный палец кольцо рыбака, камерленг встал на колени и поцеловал руку нового папы римского.
Веронелли отдал распоряжение открыть лоджию собора Святого Петра для предстоящего Habemus Papam, пока камин Сикстинской капеллы в день Рождества показывал всему миру белый дым. Кардинал- камерленг двинулся во главе кортежа при новом понтифике в сторону Сикстинской капеллы, где все кардиналы ждали акта послушания, стоя перед его троном с белым балдахином.
Примечания
1
Примас, примат
2
Кардинал (от
3
Сикстинская капелла – часовня, построенная архитектором Дж. Дольчи в 1473–1481 гг. при папских покоях в Ватикане. Название получила от имени папы Сикста IV. Стены в капелле расписаны в конце
