только собой. Нельзя из-за этого всю жизнь притворяться, что такого праздника вообще не существует!
— Как ты смеешь указывать мне? Ты ничегошеньки не знаешь ни о моих мыслях, ни о чувствах. И не имеешь никакого права заставлять меня отмечать праздник, который ровным счетом ничего для меня не значит!
— Рождество — это возможность проявить все самое лучшее, что есть в каждом из нас.
— Ах, вот как? Тогда почему мой муж в канун Рождества прислал мне повестку в суд, на бракоразводный процесс?
В кухне повисла тишина.
Оглушительная тишина.
А затем Кайл услышал шум стучащей в висках крови.
Бывший муж…
Дело о разводе в канун Рождества…
Он с трудом переваривал эти сведения, мысленно проклиная чертова урода, который был ее мужем и — еще того хуже — причинил боль ей, Мэган, женщине, которая создана для любви. Проклятье!
Кайл сделал глубокий вдох, сдерживал бушевавшее внутри бешенство.
— Прости, Мэган.
— Может, кто-то и проявляет в Рождество свои лучшие качества, но, видно, я ни с чем подобным просто не сталкивалась. — Она подняла свои честные глаза и устремила на него взгляд, полный боли. — Мы с Джеком поженились в январе. Мама с папой настояли, чтобы все было устроено на их деньги, хотя и считали, что я совершаю ошибку, выходя замуж так рано. Но они хотели соблюсти все приличия. У меня был наряд как в сказке: чудесное подвенечное платье, а в короне — настоящие бриллианты…
Наверно, это было просто трусостью, но Кайл вдруг пожалел, что вызвал ее на откровенность.
Она задумчиво покачала головой, а когда заговорила снова, ее голос был тихим и мечтательным.
— Мама с папой пригласили на торжество всех родных и знакомых. Церемония бракосочетания состоялась в церкви, а свадебный обед стоил больше, чем я заработала за последний год.
Уже ко Дню Благодарения все стало разваливаться, но я еще продолжала верить и принимать всерьез данные перед алтарем обеты. К тому же я хотела — мне было просто необходимо — доказать, что мои родители ошибались.
На лице Мэган отражалась переживаемая ею боль.
— Кроме того, я с нетерпением ждала, что вот-вот мы отпразднуем настоящее Рождество.
— Твое первое настоящее Рождество, — эхом отозвался Кайл.
— Я как раз перевязала ленточкой приготовленный ему подарок, когда получила ту бумагу.
— Сукин сын!
— Ну а Джек… — она смотрела на Кайла, уже не пытаясь скрыть той муки, которую испытала в тот день и заново переживала теперь, — Джек встретил праздник со своей беременной подружкой.
Охваченный лихорадочным волнением, Кайл запустил обе руки себе в волосы и тут же скривился, наткнувшись на шишку.
Она продолжала:
— Прошу тебя, не надо говорить всех этих банальностей о двадцать пятом декабря. Нет в нем ничего такого, что заставило бы людей быть лучше или вести иначе, чем всегда. Обысный день в году — и только. И если бы я могла как-нибудь незаметно пропустить его, я бы так и сделала.
Тихо, но решительно он возразил ей:
— Так знай же, это не простой день в году.
Светло карие глаза сузились, и в них засверкали золотистые искорки-кинжалы. Голос Мэган задрожал, переполняясь эмоциями:
— Чего ты от меня хочешь? Чтоб я поднесла тебе на блюдечке свое сердце и ты мог бы им поживиться? Что же, прекрасно, Кайл, вот оно, перед тобой! Любое напоминание о Рождестве — это новая терзающая рана в моем сердце. Каждый год я вижу повсюду эти гирлянды, банты, игрушки, елки, цветные огни и мишуру. Но для меня они несвязанны ни с чем приятным. Подарков мне не дарят. И семьи, которая могла бы собираться вместе, у меня нет. Когда по радио передают веселые рождественские песенки, знай: мне вовсе не весело! Впрочем, есть одна песня, — уже тише произнесла она, — которая засела у меня в голове, я слышу ее снова и снова — «Безмолвная ночь».
Он кивнул:
— Обожаю эту песню.
— Это символ моей жизни. Рождество стало для меня такой безмолвной ночью, молчания. — Она смахнула слезу, повисшею на реснице.
Проклятье, пытаясь помочь, он заставил страдать! Кайлу сделалось тошно от собственной неуклюжей попытки.
Она вскинулась и метнула в него новую отравленную стрелу:
— Но мне хватает все же мужества встретиться лицом к лицу со своими страхами, а не убегать от них.
— Неужели, Мэган? — насмешливо спросил он. — Тогда почему же ты прячешься?
Она побледнела, и ему стало жаль ее. Однако пускать стрелы легче, чем увертываться от них. И потому он снова спросил:
— Чем ты уж так отличаешься от меня?
На мгновение она закрыла глаза, и на лице ее отразилась мука. Какое, черт возьми, у него право, снова укорил себя Кайл, вмешиваться в чужую жизнь? Как он смеет судить ее?
— Ты прав, — кротко согласилась она и прикусила нижнюю губу. — Извини.
— Я сам виноват. Так мне и надо.
— Нет, — покачала она головой. — Не надо.
Она повернулась к нему и, встав на цыпочки, провела пальцем по его подбородку. Кайл испытал невольную дрожь и поспешил отвести ее руку.
— Сама не понимаю, что заставляет меня так вести себя с тобой.
Он чувствовал, как напряглись ее пальцы, зажатые в его руке.
— Обычно я очень уравновешенная.
Кайл поднял брови.
— Это правда, — повторила она. — Но почему-то, когда ты рядом… — Мэган отступила и отвела взгляд.
Неровный свет лампы отбрасывал блики на ее прямые шелковистые волосы. Больше всего на свете Кайлу хотелось бы запутаться пальцами в этих густых прядях, обнимал Мэган в постели, в сладостные минуты их близости.
— Когда ты рядом, — снова заговорила она, — я теряю способность мыслить здраво.
Это уже была своего рода уступка… какое-то начало.
— Ты действуешь на меня так, что я чувствую… то, что не должна чувствовать.
Приподняв ее подбородок большим пальцем, он заставил Мэган посмотреть ему в глаза.
— Кто сказал, что не должна?
— Я, — она прикрыла глаза. — Мой здравый смысл.
— А что говорят твои чувства, Мэган?
Несколько долгих мгновений она йе отвечала.
— Кайл… — начала она было и осеклась.
Но он молчал, не приходя ей на помощь, и она тоже замолчала.
— Скажи, что ты сама чувствуешь? — наконец снова спросил он, надеясь разрушить стену, которую она пыталась воздвигнуть между ними.
— Страсть, — неожиданно для себя выпалила Мэган.
Признание прозвучало как гром среди ясного неба, и у Кайла перехватило дыхание. Он все еще никак не мог привести свои мысли в порядок, когда она заговорила вновь:
— Я чувствую нечто… нечто такое, что мне неподвластно, чем я, по-моему, совсем не управляю.
— А ты не любишь терять управление?
