Неизвестный Есенин

Василий Иванович оставил воспоминания об этих встречах довольно подробные (ныне опубликованы), и в них вообще не упоминаются есенинские друзья, да и пребывание Есенина в Баку было совсем недолгим.

Днем Василий Иванович знакомил Есенина с городом, вечерами, сидя на балконе, рассказывал про Персию, куда скоро должен был вернуться. Есенин собирался поехать с ним.

Василий Иванович направлен был в Персию в январе 1923 года сначала секретарем русско- персидского акционерного общества, а через год, уже будучи комендантом советского посольства в Тегеране, возил дипломатическую почту. В Персии находился до 1928 г. По возвращении жил в Баку, работал в органах ПКВД, потом на разных должностях объединения «Азнефть».

Виктор Мануйлов был очень загружен работой днем и занятиями в университете вечером: «Военная служба — сначала на курсах, а затем в политотделе Каспийского военного флота — отнимала много времени». И потому не было многочисленных встреч с Есениным. Ну, а что же было?

Было у Виктора Мануйлова несколько встреч с Есениным в «Стойле Пегаса» в 1921 г., а 1 июля (или в день смерти Блока) в литературном особняке слушал его «Пугачева». А в 1924 г. могли быть встречи в редакции «Бакинского рабочего», где ежедневно бывал Есенин и даже вел поэтический кружок. Присутствовал Мануйлов и на выступлениях Есенина в клубе Сабира.

Были добрые отношения и даже некоторое расположение друг к другу. В честь приезда Есенина в Баку Мануйлов преподнес любимому поэту стихи, а поэт подарил книгу «Трерядница», на которой сделал надпись: «Дорогому Вите Мануйлову. С.А, Есенин, 23 / IX 24 Баку».

И на вечере 3 октября в клубе им Сабира, в день своего рождения, преподнес молодому другу еще один подарок, написал администратору записку: «Прошу пропустить тов. Мануйлова на сегодняшний вечер моих стихов, Сергей Есенин. 3/Х — 24». И, как пишет Мануйлов: «Вечер был многолюдный и прошел с большим успехом». «Я долго хранил записочку к администратору».

Более того, именно по рекомендации Есенина в августе 1921 года в Москве Виктор Мануйлов был записан в Союз поэтов и получил членский билет. И разве этого мало, чтоб обстоятельно и сердечно описать все, как было?! И Виктор Мануйлов напишет, напишет сначала в своем дневнике в январе 1926 г., по-доброму и сердечно, а спустя полвека разбавит мутной, грязной водицей и опубликует стотысячным тиражом, но это будут уже не мемуары.

Мануйлов уверяет, что «в его воспоминаниях Есенин остался светлым, незамутненным», но так ли это? Один только разговор с хозяином гостиницы, в которой Есенин не жил, представляет собой, можно сказать, водевиль в чистом виде:

«Я тебе, милый человек, откровенно говорю: я не какой-нибудь интеллигент, чтобы скромности строить. И не буржуй, не нэпман я, а ты с меня шкуру дерешь! Один я такой. Да я в Москву буду жаловаться! У буржуев в Европе все дешевле!»

«Сергей Александрович убеждал его, что он большой поэт, которому «все надо даром давать, лишь бы он только согласился взять». Хозяин махнул рукой и сделал уступку».

Одна сцена — и портрет готов. Уверяй потом, что Есенин был скромным, деликатным человеком: «О нем сразу создалось впечатление, как о кристально-чистом человеке подлинно рыцарской натуры, тонкой и нежной души»

(Георгий Леонидзе).

Справедливые слова, но так уж устроена человеческая память: спокойные, взвешенные интонации запоминаются хуже, чем живая сценка со скандальным привкусом…

В дополненных и расширенных мемуарах Мануйлов претендует на четыре года знакомства с Есениным, но при сопоставлении с другими источниками критики они не выдерживают. Видно, потому к этим мемуарам нет комментария — никто не взял на себя ответственность подтвердить или опровергнуть эпизоды описанных встреч с Есениным. А это значит, что и относиться к ним следует как к сомнительным и неподтвержденным. Многие факты «позаимствованы» из чужих источников и излагаются с явной тенденцией.

В биографии Мануйлова есть значительный факт (но в мемуарах о Есенине Виктор Андроникович почему-то обошел его полным молчанием). Мануйлов был на Пушкинском юбилейном празднике, но это было в 1924 г. Будучи студентом Бакинского университета, он сопровождал в Москву своего учителя — профессора того же университета Вячеслава Иванова. Пушкинский праздник советское правительство устраивало с большим размахом, было много гостей. Луначарский пригласил Вячеслава Иванова. Тот согласился выступить на торжествах, имея намерение испросить потом разрешение на отъезд за границу с семьей.

На этом юбилейном торжестве от имени общественности Есенин возложил цветы к памятнику, читал свое стихотворение. Не мог Мануйлов этого не знать, но он предпочел рассказать о другом.

Принято считать, что кавказский период — самое благотворное время в жизни Есенина: мол, жилось ему легко и беспечно, и потому легко и плодотворно работалось. Правда, но не вся. Даже в это время жизнь Есенина не была такой безоблачной.

Перед его приездом в Баку в местной газете появилась заметка, бросающая тень на его имя. Вот что писал в связи с этим журналист М. Данилов:

«Тебя здесь продолжают грызть в бакинской газете «Труд» (5 и 8 окт. 1924 г,), какой-то Гольдберг прислал целую статьищу строк на 350–400, в которой неопровержимо (для него) доказывает, что ты упадочник».

Из дневника Виктора Мануйлова 1926 года можно более наглядно представить обстановку, которую искусственно создавали вокруг Есенина. В клубе Сабира на вечере, который «прошел с большим успехом», Есенин попросту поддразнивал тех, кто сидел в первых рядах, а в первых рядах «сидели некоторые требовательные критики» и по-разному воспринимали «вызывающие интонации»:

Ну, говори, сестра.
И вот сестра разво-о-дит.
Раскрыв, как библию, пузатый «Капитал»,
О Марксе,
Е-нгельсе…
Ни при какой погоде
Я этих книг, ка-нешно, не читал.

Чтобы понять и осмыслить хотя бы некоторые описанные в мемуарах эпизоды и поведение лиц, в том числе и Есенина, надо знать, что было и как было на самом деле, надо знать факты. В 1924 г. в Баку произошел инцидент, связанный с именем некоего Гольцшмидта, о котором в воспоминаниях Матвей Ройзман рассказал весьма забавную историю.

«В жаркий июльский день 1922 г. вышел из одного подъезда в костюме Адама «футурист жизни» Владимир Гольцшмидт, а с ним две девушки в костюмах Евы. Девушки несли над головой футуриста полотнище, на котором крупными черными буквами было намалевано: «Долой стыд!»

Зычным голосом новоиспеченный проповедник стал объяснять толпе, которая сразу собралась, о том, что самое красивое на свете — человеческое тело, а люди, скрывая его под одеждой, совершают святотатство. Толпа тотчас окружила голых проповедников, а старушка с криком: «Ах вы, бесстыжие!» — начала дубасить одну из девиц (…) Возник скандал. Милиционеры препроводили всех троих в отделение, а после суда «футурист жизни» и его спутницы были высланы из столицы на три года».

Выступал Владимир Гольцшмидт обычно с поэтами-футуристами Маяковским, Бурлюком, Каменским,