Неизвестный Есенин

но не как поэт, а как цирковой артист (используя современную терминологию, как культурист), демонстрируя силовые номера и свои бицепсы.

В 1924 г. Гольцшмидт предложил Есенину совместное выступление в Бакинском театре. Поэт отказался, возможно, потому, что уже дал обещание студентам выступить в их клубе. Ни слова не сказав Есенину, Гольцшмидт тотчас отправился к директору театра и договорился о совместном выступлении. Директор с радостью согласился и тотчас распорядился о продаже билетов, а Гольшмидт взял на себя обязанности оповестить жителей о завтрашнем выступлении.

Все это узнал Есенин от студентов, которые утром толпой ввалились к нему в номер гостиницы. Наперебой, шумя и возмущаясь, рассказывали они, что в городе расклеены афиши о выступлении Есенина в обещанные часы. Мол, как он, Есенин, собирается выступать одновременно в двух местах, и будет ли у них сегодня его выступление? И в этот момент на пороге комнаты возник сам виновник скандала. Очевидно, он пришел к Есенину объясниться и поставить его перед фактом: студенты, как известно, народ всегда безденежный, а в театре уже были проданы все билеты.

Его появление вызвало немую сцену: студенты, только что хором говорившие, замолчали от неожиданности. Гольцшмидт молча стоял, держась за ручку двери, а Есенин тоже молча взял со стола недопитую бутылку и пустил ею под ноги пришедшего. Брызнули осколки. Футурист, ни слова не говоря, шагнул за порог и с такой силой «прикрыл» дверь, что дверную ручку унес с собой, а внутренняя медная пластинка со звоном упала на пол. Обалдевшим студентам Есенин только и сказал:

— Раз обещал, значит, буду.

Вечером Есенин с большим успехом выступал в студенческом клубе, а в театре вовсю бушевал скандал, публике возвращали деньги за проданные билеты, а «футурист жизни» еще днем покинул город.

А много лет спустя в расширенных мемуарах уже известный ученый Виктор Андроникович Мануйлов так опишет эти события:

«Есенину уже порядком надоели публичные выступления, но все же удалось уговорить его еще раз выступить в университете. В назначенный вечер самую большую аудиторию до отказа заполнили студенты и преподаватели. А Есенина не было. Как один из устроителей, я побежал за ним в гостиницу, благо она находилась неподалеку. Как ни в чем не бывало, вернувшись с дружеского обеда, Есенин крепко спал в своем номере. Разбудить его не было никакой возможности. Пришлось объявить собравшимся об отмене вечера из-за внезапной болезни поэта. Пошумели, поулыбались и разошлись».

Это тот самый вечер, который прошел с большим успехом и на котором Мануйлов присутствовал по личной записке Есенина.

«Как же так можно?» — спросит возмущенный читатель. Должно быть, можно. Так писались заказные мемуары и так покупались профессорские звания: несмотря на немалые литературоведческие заслуги Мануйлов все еще ходил в доцентах.

Подобная ложь распространялась и при жизни Есенина, поэт знал об этом. «Что я им сделал?» — спрашивал он друзей, но никогда не оправдывался. Это противоречило его принципам и его порядочности. Тем наглей и циничней становилась ложь. И ведь что странно: мало кто из мемуаристов действительно не любил поэта. Да тот же самый Виктор Андроникович 29 декабря 1925 г. сразу по получении известия о смерти Есенина записал в дневнике: «29-е несчастное для меня число. Сегодня в редакции «Молодой рабочий» узнал о самоубийстве Сергея Есенина. Целый день все не клеится, все думаю о нем». «О Ленине, говорят, так не жалели».

И хотя потом, через много лет, расширял и дополнял свой дневник, но этих слов не приводил никогда. А еще в дневнике есть такая запись:

«Некий литературный деятель, прочитав полученную телеграмму о смерти Есенина, разразился руганьюпо адресу босяка и хулигана… А на панихиде тот же деятель, который вчера ругался в редакции, теперь распространялся о трагедии поэта. Все эти самодовольные лицемеры, отворачивавшиеся от Сергея при жизни здесь, среди нас, в Баку, — теперь говорили о потере величайшего русского поэта (…) Слишком было тяжело, даже не от самой потери, а от всей этой гадости неудержимого словоблудия». А закончил он такой фразой: «Было жаль, что Сергей не может прийти сюда и запустить во всю эту публику увесистой бутылкой».

В этих словах неподдельные горечь и боль. Это крик его души.

«Любовь к Есенину сблизила нас с Петром Ивановичем (Чагиным), я бывал у него в редакции и дома, однажды даже вместе с Есениным. Чагин приглашал меня стать штатным сотрудником «Бакинского рабочего», но военная служба и занятия в университете не оставляли мне для этого времени».

Об этом свидетельствует и стихотворение, посвященное Есенину:

Есенин, здравствуй!
Снова, снова
Идущий впереди меня.
Ты даришь солнечное слово.
Российской удалью звеня!..
Ты знаешь сам — когда устанем
От суеты в пустой борьбе,
С какими жадными устами
Идем за песнями к тебе.
Будь навсегда благословенен
За каждую твою строку.
Тебя приветствует, Есенин,
Наш вечно пламенный Баку.

Виктор Андроникович, как многие молодые, служил двум богам: поэзии и революции. Как подающий надежды поэт, он не мог не любить Есенина, а как военный человек и член партии обязан был выполнять установки пролеткульта.

«Для пролеткультовцев многое неприемлемо в Есенине, но главное и основное (…) «есенинский патриотизм». Тут уж Есенин воистину не имеет себе подобных в современности. Как будто самые понятия «большевизма» и «патриотизма» не являются взаимно исключающими».

Так откровенно не заявлял никто. Опубликовано это не в мемуарах, а в «Сборнике статей «На путях искусства». Изд. Пролеткульт, Москва, 1926 г. В некрологе газеты «Бакинский рабочий» журналисты назовут Есенина своим сотрудником. В «Заре Востока» Есенина тоже по-настоящему любили и ценили, он даже собирался стать редактором литературного приложения к этой газете. В траурном объявлении газета, по словам Г. Леонидзе, тоже назвала поэта «сотрудником и товарищем».

Есенину не удалось главное, с чем он приехал на Кавказ: объединение писателей в содружество. Для политиков того периода это было неактуальным, готовились новые бои, новое наступление по всем фронтам. Готовилась революция в деревне, т. е. «раскрестьянивание», одно из самых чудовищных преступлений большевиков против своего народа…

Почему уничтожены есенинские музеи

Чтобы понять это, надо рассказать о человеке, который тесно связал свою судьбу с Есениным, хотя родился после его смерти, в 1928 году. Это Иван Андреевич Синеокий. Есенина прочитал только в 17 лет, а было это в 1945 году, и заболел Есениным на всю жизнь. Недолго прожил Синеокий, всего 51 год, но сделал то, чего до него не удалось сделать ни Софье Андреевне, ни читателям, ни почитателям поэта. Синеокий