не буду», — писал он друзьям. И те понимали, о чем идет речь.
Харьковские события были потрясением для всех, но каждый пережил их по-своему. Уезжавшему на родину Есенину Мариенгоф скажет вдогонку: «Ну, теперь Есенин ничего не напишет». А Есенин вдруг ответил: «Буду петь, буду петь, буду петь! Не обижу ни козы, ни зайца». И ответил знаменитым стихотворением «Сорокоуст», которое высоко оценили Валерий Брюсов и Иван Розанов.
«Сорокоуст» — поминальная служба по умершему, совершаемая на сороковой день. По словам И. Розанова,
Сам же Есенин так сказал об этом:
«Сорокоуст» — панихида по погребенному. Погребены надежды, чаяния, рухнула мечта, названная «Инонией», погребена вера. Об этом пишет и исследователь Валентин Сорокин: «
«Ни одно из произведений Есенина не вызывало такого шума»,
Есенин пишет цикл стихотворений, которые по смыслу и настроению созвучны с произведениями «Кобыльи корабли» и «Сорокоуст»: «Я покинул родимый дом», «Хорошо под осеннюю свежесть», «Русь моя, деревянная Русь! Я один твой певец и глашатай…» Но они помечены 1918–1919 гг., а это значит, что к харьковским событиям они не имеют никакого отношения. Даты эти вызывают полное недоумение: что, ученые не разобрались? Или не захотели разобраться? Зато чекисты сразу разобрались и поняли, и потому 19 октября Есенин оказался на Лубянке. Исходя из вышеизложенного, есенинской комиссии следовало бы внести соответствующие поправки в последний том «хронологии жизни и творчества Есенина».
Евдокимов, издававший первое собрание сочинений Есенина, пишет, что пьяный Есенин часто путал год создания своих произведений. Не исключено, что делалось это умышленно, из цензурных соображений: стоит под поэмой «Кобыльи корабли» 1919 год, значит, харьковские события никакого отношения к поэме не имеют, тем более, что поэму много раз к печати не допускали.
Стихотворение «Теперь любовь моя не та» с посвящением Клюеву тоже отнесено к 1918 году. Благодаря внимательному изучению Сергей Иванович Субботин убедительно доказал ошибочность даты. Стихотворение написано в 1920 году. А это значит, что не на поэтическом поприще разошлись их с Клюевым пути и не «Избяные песни» собрата по перу были тому причиной, как до сих пор утверждают исследователи. Есенин осудил друга за то, что тот вступил в партию большевиков:
Поэма «Кобыльи корабли» не удостоилась внимания исследователей, гротескные образы и абсурдность смысла остались за гранью понимания. Даже в Литературной энциклопедии поэме отведено только одно предложение («победа образа над смыслом», «освобождение слова от содержания»), а ведь эта поэма стала программным произведением поэта.
И в нерасшифрованных письмах наблюдается своя особенность, можно сказать, закономерность: эзоповым языком пишет тогда, когда катастрофически все плохо, беспросветный мрак на душе и ни о чем нельзя сказать ни в письме, ни лично.
Повицкий, большевик с революционным стажем, в воспоминаниях 1954 года «харьковский эпизод» перевел в другую плоскость, заретушировал трагическое и проявил лирическое: художественно, а потому весьма убедительно описал, как беспечно жилось поэту в культурном обществе милых, обаятельных девушек, как весело он проводил свое время.
В письме Софье Андреевне в 1928 году Повицкий напишет другое:
«Душевное спокойствие уже тогда было нарушено, и отсюда под прикрытием шутки — такие фразы, как «я живу ничаво больно мижду прочим тижало думаю кончать.
(…) Это одна из тех масок («хулиган», «вор», «конокрад»), без которых Есенин — этот целомудреннейший и чистейший сердцем поэт и человек наших дней — не позволял себе показываться на людях».