Ей передали раскрытый том «Войны и мира», и она, нагнувшись за портфелем, где у нее лежали очки, лихорадочно соображала, что ей теперь сказать ученикам. Она совершенно не помнила слов Болконского, только что прочитанных Рощиной. И что еще хуже — не помнила самого эпизода, обстоятельств, при которых возник разговор на эту тему. Все, что здесь сейчас прочла эта девчонка, прозвучало так, словно было из какого-нибудь другого романа. Собиралась же перечитать «Войну и мир», да все некогда. И пять лет назад было некогда, и в прошлом году некогда. Детками бог наградил. И в школе и дома. Они то женятся, то расходятся, а их обстирывай, супы готовь, внуков отводи в детский сад. И преподавай в школе. Она знала, что ответить ребятам — что человека надо судить не по словам, а по поступкам. А поступки у князя Андрея все благородные… Но сначала она хотела прочесть указанную Надей страницу, чтобы вспомнить показавшееся ей странным место в книге и соотнести его со всем романом.
— Где же эти очки? — пробормотала она, косясь в раскрытую книгу. Ее рука никак не нащупывала в чреве портфеля, заполненного различными предметами, продолговатый пластмассовый футляр.
Потеряв терпение, она принялась выкладывать содержимое портфеля. На стол легла книжка в грязно-сером переплете, несколько общих тетрадей, в которых учительница делала записи в разных классах. И вдруг ее рука вознесла над столом и опустила, слегка пристукнув о крышку и придавив, чтоб не скатился на пол, кочан капусты. Класс оторопело притих. Тамара Ивановна подняла глаза, собираясь узнать, что случилось, и увидела перед собой капусту. Ее глаза и взгляды ребят скрестились на зеленых растрепанных, как у тетрадей и книжки, листьях капусты. То, что учительница тайно думала про себя, стало явным. Кочан капусты объяснил, что их грозной учительнице некогда заниматься литературой. И она преподает им Пушкина, Тургенева, Толстого на одном умении ударить ладонью по столу и сказать: «Что?!»
Рука, продолжавшая машинально шарить в портфеле, нащупала в углу, где лежала капуста, среди нескольких отставших листьев футляр овальной формы, но Тамара Ивановна не вытащила его и не надела очки.
— Я, кажется, забыла очки в учительской, — тихо проговорила она.
Сложила в портфель книжку, тетради, капусту и вышла из класса. С минуту никто не шевелился, потом Половинкин пожал плечами и присвистнул, Ленка подбежала к двери, чтобы посмотреть, куда пошла Тамара Ивановна. Один лист отстал от кочана и остался на столе. Толя Кузнецов повертел его в руках и озадаченно водрузил себе на голову вместо берета.
Одна Надя в первые минуты замешательства не участвовала в жизни класса. Подхлестнутое волнением воображение перенесло ее на могучих крыльях в Лысые Горы. А там как раз были похороны. Князь Андрей и княжна Марья пришли на могилу к маленькой княгине. И Надя вместе с ними пришла. Низко опустив голову, так что ее прямые черные волосы ниспадали на очки траурными прядями, она набрасывала на промокашке скорбную композицию. Школьное представление об Андрее Болконском и представление, вынесенное из романа, все эти дни как бы раздваивались на два различных силуэта. И после того, как она попыталась осмыслить не замечаемую многими сложность образа, оба силуэта совместились. Она увидела и выражение глаз Болконского, поняла его жесты, поступки. Его трагическую обреченность, как и Наполеона, который гениален был только для самого себя. Андрей Болконский был образованный человек, блестящий офицер и герой тоже больше для себя. Теперь она могла бы о нем писать сочинение, хотя вряд ли получила бы за него пятерку. Ее перо скользило по промокашке, радуясь живой линии, в которую она сама сумела вдохнуть жизнь.
Тамара Ивановна вошла в кабинет к директрисе тяжелой походкой больного человека. Портфель она держала не за ручку, а несла под мышкой, потому что некогда было возиться со сломанным замком.
Директриса подписывала счета на олифу, краску, новую партию лыж, футбольные и баскетбольные мячи. Завхоз выхватывал у нее из-под рук готовые бумажки и прятал в полевую сумку. Директриса в этой школе, по мнению всех учителей и учеников, была «хорошая тетка», добрая, отзывчивая, все замечающая. И эта ее широта интересов и характера была отмечена странностью в лице. У нее очень сильно косили глаза: один как бы смотрел в окно, а другой в дверь. И кто-то вместо обычной в таких случаях поговорки «Один глаз — на Кавказ…» придумал другую: «Один глаз — на вас, а другой — на нас». Эта поговорка быстро прижилась, по слухам, она нравилась и самой Ирине Александровне.
— Что случилось? — спросила директриса, не отрываясь от дела и в то же время как бы заглядывая одним глазом в лицо женщине, раздавленной тяжестью лет и своей оплошностью.
— Вот что! — Она выложила из портфеля кочан капусты.
— Они это принесли в класс?
— Не они, я это принесла в класс.
— Зачем?
Удивление ее было так велико, что она, пересилив природу, собрала глаза вместе и посмотрела прямо в лицо Тамаре Ивановне.
Глава XII. Лыжная прогулка
Надя не выдержала, сама позвонила. Поэтому она думала, что колючка Гу Кай-Чжи не достала до сердца Марата Антоновича. Уколола в тот вечер его, а боль, тревожная и радостная, поселилась в ее сердце. Потом было свидание в присутствии отца, книжка Булгакова. И все-таки он услышал прикосновение иголки кактуса. И не в лунную ночь, как она тогда вообразила, а в метельную, снежную.
— Надя! — раздался знакомый голос за деревьями.
Отец и дочь разом воткнули салки и остановились.
Николай Николаевич посмотрел в сторону павильона Нерастанкино, а Наде показалось, что позвали сзади. Склоны Царицынских прудов и холмы парка, переполненные лыжниками, ослепительно сверкали под солнцем, скрипели под полозьями, звенели от звонких голосов и смеха так, что с деревьев падал снег.
— По-моему, тебя позвали, — сказал отец.
— Надя!
Из-под горы поднимался елочкой и махал палками какой-то мальчишка в красном свитере и в белой шапочке с кисточкой, болтающейся в такт шагам из стороны в сторону.
— Надя! — подбежала сзади на лыжах девчонка в белом свитере, с распущенными волосами.
— Марат Антонович! Татьяна Петровна! Я вас не узнала.
— Какая я тебе Петровна, побойся бога, — возразила Таня. — Я и всегда-то чувствую себя девчонкой, а сегодня особенно. Такой же девчонкой, как ты. Даже больше, чем ты.
— Здравствуйте, Николай Николаевич, — приветливо кивнул Марат.
— Простите, я думала, вы просто так здесь стоите, — засмеялась Таня. — Так вот, значит, какой у Нади папа! И вот какой стала сама Надя. Я ни за что бы тебя не узнала. Я из-за тебя проспорила две бутылки шампанского. Марат сказал: «Поедем в Царицыно, там обязательно увидим Надю. Это ее район, и она в такой день ни за что дома не останется». Я сказала, что немыслимо найти человека в стоге сена, то есть иголку в стоге сена.
Она засмеялась, радуясь тому, что так интересно оговорилась. Николай Николаевич, встретивший поначалу их несколько неприязненно, тоже заулыбался. Жена Марата Антоновича ему понравилась. Глаза у нее возбужденно блестели, на щеках играл румянец. Она подъехала совсем близко к Наде, их палки и лыжи переплелись, и они упали в снег, громко хохоча. Смеялись и все вокруг. День был удивительно хорош.
— Я предлагаю сделать небольшой пробег в парк, — сказал Николай Николаевич, — до мостика Баженова, который мы давно не видели с Надюшей, и обратно.
Марат Антонович улыбнулся и молча показал на свою жену и Надю, предоставляя им право выбрать маршрут и ответить Рощину.
— Мы согласны, — ответила Таня за себя и за Надю. — А это, значит, и есть Нерастанкино? Какой нужный всем людям домик. Почему же он пустой?
