плохих людях, о симпатичной дьявольщине. Я просто сказала о «Мастере и Маргарите», — она развела руками. — Для тех, кто читал, для них вот только скажешь «Мастер и Маргарита» — и все ясно.
— Это что? Вроде пароля? — рассердился отец. — «У вас продается славянский шкаф? Шкаф продан, осталась никелированная кровать с тумбочкой»?
— Ты сказал глупость, папа, — сухо отозвалась на его иронию дочь.
Отец не мог понять самого главного. По-английски она могла сказать об этом романе только общие слова. Урок есть урок. Так почему же она тогда взяла именно Булгакова, а не кого-нибудь другого? Потому что не могла и не хотела говорить ни о ком другом, не считала возможным отделять ответы на отметку в школе от ответов, которые требовала от нее жизнь? Она читала Булгакова, иллюстрировала Булгакова и в школе говорила о Булгакове. Это было нежелание раздваиваться даже в мелочах, стремление к цельности восприятия мира. Это было бы как предательство по отношению к Мастеру и Маргарите, если бы она говорила о ком-нибудь другом. Это было бы нечестно но отношению к самой себе и Марату.
— Так, — сказал с некоторой долей растерянности Николай Николаевич. Дочь еще никогда с ним так не разговаривала. — Значит, твой любимый писатель не Пушкин и не Толстой, а Булгаков?
— Ну как ты не понимаешь? Пушкин и Толстой, ну это как ты и мама. Но есть и другие люди, с которыми интересно.
— Это какие же? Марат Антонович, что ли?
— Да, и он тоже.
— Я вот все думаю о его воскресном приглашении. Не нравится мне оно. Мы были с тобой вдвоем, а он пригласил тебя одну. Невежливо как-то.
— Папа, — очень тихо сказала Надя, — ты можешь запретить, и я не пойду. Но это будет для меня большое несчастье.
— А книгу я завез бы ему после работы завтра. — Надя не ответила, только упрямо наклонила голову. — Это я к тому говорю, что ты могла бы, не отвлекаясь, поработать еще над «Войной и миром» или над «Пушкинианой».
— Нет, я буду продолжать работу над «Мастером и Маргаритой».
Она подняла голову и посмотрела очень твердо, и Николай Николаевич понял: будет.
— Я ведь не то чтобы против, — отступил он. — Я только тебе хотел напомнить, что ты перегружена. Я боюсь, что ты не сможешь исполнить свой замысел. Он для тебя непосильный, ты надорвешься. А книга этого не стоит. Завтра ее забудут. Проходная книга.
— Нет, — твердо не согласилась Надя. — Это одна из интереснейших книг моего времени.
— Кто тебе сказал такую ерунду?
— Марат Антонович. А теперь я это и сама знаю.
Глава XIV. Меблировка
В пятницу после школы Надя в своем подъезде неожиданно встретила Чиза. Он шагнул к ней из темноты под лестницей и перегородил дорогу.
— Ой! — отшатнулась девочка. — Чиз? Что ты здесь делаешь?
— Надь! Я ждал тебя.
— Как тебе удалось оказаться раньше меня в моем доме?
— Я забежал и спрятался, чтоб Ленка не видела. Надь, можно я тебе задам один вопрос?
— Спрашивай, Чиз!
— Тогда давай выйдем на улицу, а то кто-нибудь пойдет и помешает.
— Вообще-то у меня нет времени, — сказала Надя в раздумье. — Но давай выйдем.
На улице Чиз зачем-то снял с головы шапку, повертел ее в руках, посмотрел сверху на завязки.
— Надь, ты встретила того человека, которого хотела встретить?
— Надень шапку. Надень, надень, а то я с тобой разговаривать не буду. Понимаешь, если бы я знала, что ты придешь учиться в нашу школу, я не сказала бы тебе тогда, что хочу встретить одного человека.
— Но ты его встретила или нет?
— Мне не хочется отвечать на этот вопрос, и, я думаю, ты на него не имеешь права.
— Значит, я зря учусь в вашей школе? — Вид у него был жалкий, смешной. — Ну, ладно, пока! Пойду на автобус.
Он снял шапку, высоко подбросил ее над собой и попытался поймать на голову, как клоун в цирке, но шапка упала в снег.
— Подожди, — сказала Надя, — тебе же в другую сторону.
— Не, — грустно покачал Чиз неприкрытой головой. — Это я для школьной канцелярии живу здесь, а так я живу там, — он махнул рукой.
— А бабушка?
— Бабушка вообще-то живет здесь, у кинотеатра, но у них там места нет. Она и сама сейчас переехала к третьей дочери в Куйбышев пожить.
— А как же тебе разрешили перейти в нашу школу?
— А я справку с места жительства подделал. Печать из картошки вырезал. И приняли.
— Знаешь, кто ты после этого? — возмущенно спросила Надя, но ответить ему не дала: — Ты сумасшедший тип.
— Нет, я хороший человек, — не согласился Чиз.
— А родители?
— Я им сказал, что записался в кружок юннатов и до школы должен кормить зверей: крокодилов там, обезьян.
— Уму непостижимо, — сказала Надя, — хоть в роман Булгакова вставляй тебя с твоими крокодилами.
— В какой роман?
— «Мастер и Маргарита». Не читал?
— Нет. Дай прочитать, если у тебя есть.
— Значит, ты поэтому и спрашивал у меня, зря ты учишься в нашей школе или нет? Устал каждый день ездить через всю Москву?
— Да, — признался Чиз и вздохнул, — очень рано приходится вставать. В шесть часов.
— Чиз, я встретила того человека, — глядя ему прямо в глаза, проговорила Надя. — Встретила, понимаешь? В воскресенье я его опять увижу. Я очень хочу его увидеть.
— Понимаю, — очень серьезно кивнул он.
— Я все тебе сказала. Мне давно надо было сказать, чтобы ты не ходил так далеко в школу. Но я не знала, что ты способен на такую нелепость.
— Это не нелепость. «Ваш сын прекрасно болен», — вот как это называется. Я все равно буду учиться в вашей школе.
— Зачем, Чиз?
— Вдруг тебе будет плохо и надо будет подойти и сказать: «Надьк, держи хвост трубой». Я подойду и скажу.
— Почему мне будет плохо?
— Когда девушки дружат со взрослыми мужчинами, их часто обижают. Пока!
И, не дожидаясь ответа, побежал к автобусной остановке.
В понедельник Надю остановила в коридоре Тамара Ивановна и спросила:
— Ну, как дела?
— Ничего.
— Ты, наверное, думаешь, что я забыла о том уроке? Нет, не забыла. Я тебе отплачу за него, — она
