Всем женщинам и всем мужчинам, которые проживут свою жизнь, как все смертные,
Всем женщинам и всем мужчинам, которые умрут, как все смертные,
Ради утверждения
Всемирной Социалистической Республики, Посвящена эта поэма.
А теперь пусть каждый, кто хочет, примет мое посвящение.
«Мистерию о милосердии Жанны д'Арк» отделяют от драмы 13 лет. Судя по сохранившемуся экземпляру рукописи «Мистерии», в первоначальное намерение автора входила переработка, а именно, расширение и развитие драмы. Но «Мистерия» охватывает лишь события 1-й части первой пьесы драмы, ее действие не выходит за рамки Домреми. По форме и структуре она резко отличается от драмы. Это — поэма, написанная белым стихом и не делящаяся ни на действия, ни на акты (такая нечленимая структура характерна, кстати, для жанра мистерии, которая обычно шла без перерыва и растягивалась на несколько дней). В «Мистерии» нет ни сюжета, ни действия. Если для Жанны 1897 года главным было бороться, действовать, то Жанна 1910 года погружена исключительно в сферу теологических рассуждений. В драме, где подробно описаны все деяния Жанны, были только намечены этапы духовной борьбы героини Пеги. Эта борьба со всей силой и глубиной показана в «Мистерии» и для зрелого Пеги значила гораздо больше, чем подвиги на поле брани. Сам он писал: «Вы хотите сравнить мою Жанну д'Арк с 'Мистерией'. Судите сами: первая 'Жанна д'Арк' — это как дерево без листвы, без цветов, голое, ободранное дерево. 'Мистерия' — это дерево со всеми листьями и цветами». [85]
Ромен Роллан в книге «Пеги» пишет: «Мне кажется, что госпожа Жервеза для Пеги представляет символический образ церкви — церкви с ее ошибками, ее эгоизмом и ее гордыней». [86] Таким образом, долгий спор Жанны с госпожой Жервезой есть не что иное, как спор самого Пеги с католической церковью. Новообращенный Пеги не нашел душевного покоя. Его мятежный дух искал ответы на вопросы, мучившие его всю жизнь. Глубокая вера утешала его, но церковь не давала ответа. Итак, сюжетообразующий фактор произведения — спор о Вере. Пеги не боится дать этот спор в чистом виде, он беспощадно выбрасывает все реалии, которые были в драме. Несмотря на название, многих черт средневековой мистерии у Пеги нет: нет зрелищности, карнавализации, нет такого традиционного мотива, как спор Бога и дьявола. В XX веке это, по-видимому, было не нужно. Сверхличный спор добра и зла был перенесен во внутренний мир человека. Еще Ф. М. Достоевский написал свои знаменитые слова о том, что борются Бог и дьявол, а поле сражения сердце человеческое. В «Мистерии» происходит спор человека с человеком, человека, глубоко и искренне верующего, с человеком, покорно подчиняющимся догмам церкви. Этот спор имел для Пеги глубоко личное значение, именно поэтому, несмотря на отсутствие внешнего действия, его «Мистерия» так динамична и так наэлектризована. В этом произведении еще яснее ощущается, как устами Жанны говорит сам Пеги. Все, что возмущает Пеги в институте Церкви, возмущает и Жанну в речах госпожи Жервезы. Как добрая христианка она старается смириться, но ее милосердие отлично от равнодушного, ледяного милосердия церкви. Оно горячо и деятельно. Жанна не может смириться с бездействием, с предательством, со страданием.
Как и Пеги, она не приемлет ада: «Сколько же существует тогда мук, пропадающих понапрасну», [87] — (здесь Пеги ни на йоту не отошел от своих юношеских убеждений) и готова пожертвовать собой ради спасения погибающих душ. Как и Пеги, она не приемлет холодного высокомерия госпожи Жервезы (церкви) и считает всех равными перед богом и всех достойными спасения: «В христианском мире нет голодранцев и неприкаянных. Нет бродяг, праздношатающихся». [88]
Как и для Пеги, для нее не существует непререкаемых авторитетов и она простодушно и честно осуждает первых святых апостолов Христа за их трусость и предательство. А главное, ее девиз, как и у Пеги, — «бороться и молиться, молиться и бороться», а не полагаться смиренно на волю Божью. Все это является бесспорным богохульством и ересью, с точки зрения госпожи Жервезы.
В «Мистерии», насквозь проникнутой религиозным духом и написанной человеком, считающим, что обрел веру, звучат те же богохульственные речи, что и в драме, написанной юным антиклерикалом, и опять в традиционно-каноническом «Отче наш» слышится вызов и протест:
Тринадцать лет, разделяющие два произведения о Жанне, сделали Пеги мудрее, принесли ему много разочарований, но не заставили его пойти на компромисс. Юношей он посвятил свою драму будущим социалистам, перед «Мистерией» Пеги пишет:
«Не только в память,
но и по замыслу Марселя Антуана Бодуэна», [90]
отсылая нас сразу же к идеалам своей юности. В «Мистерии» нет Руанского процесса, нет явных врагов Жанны. Госпожа Жервеза выступает под личиной подруги и наставницы. Но ее фанатизм, её вера, ее бог ужасают не меньше костра.
Все новые и новые параллели находим мы в «Мистерии» между образом Жанны и автором: чувство своего высокого предназначения на земле, страстное желание вмешаться и изменить неправильный, неблагополучный, с их точки зрения, ход жизни:
«Как же получается, что столько добрых христиан не составляет истинно христианского мира. Что-то здесь не так. Если бы Ты нам послал, если бы Ты только захотел нам послать одну из твоих святых. У Тебя их еще достаточно… Словом, нужно было бы, Господи, послать нам святую… которая добилась бы успеха». [91]
Это и отрицание внешней обрядовой стороны религии: вспомним, как Жанна отнеслась к своему первому причастию. А ведь известно, что Пеги не соблюдал обряды и за это не был официально принят в лоно церкви. Жанну обвиняли в грехе гордыни, в том же и друзья, и враги упрекали Пеги. Они же оба честно выполняли свой долг, ибо знали о своем предназначении: «кого спасать и как спасать». [92]
Напрашивается мысль, что в «Мистерии» Жанна — это не только выразительница идей Пеги, но его опора, его оправдание перед церковью. Пеги, который так хотел быть истинным католиком, для церкви остался еретиком. Вот что писал Жорж Дюмениль, директор католического журнала
Одна крошечная деталь делает Жанну не только живой, реальной исторической фигурой, но человеком, который, как и Пеги, может не только рассуждать и рефлексировать, а действовать и жертвовать жизнью ради своих убеждений: закончен, или кажется, что закончен, долгий спор с госпожой Жервезой, и Жанна произносит последнюю фразу: «Орлеан, в том краю, где Луара». [94]
