10 апреля Молоков вывез четырнадцать человек, Каманин — трех, Слепнев — шесть…
В лагере тяжело заболел Отто Юльевич Шмидт. Еще утром 8 марта поднялась температура. Шмидт лежал в палатке, часто впадал в полузабытье. Он запретил сообщать о своей болезни в Москву. Но Москва узнала.
11 апреля в газетах появилось сообщение правительственной комиссии: '…начальник экспедиции т. Шмидт О. Ю. заболел. Тов. Шмидт хворает в продолжение трех дней, но ничего об этом не доносил… Температура у т. Шмидта доходит до 39,5°. Предполагается плеврит или воспаление легких… Правительственная комиссия предложила… при малейшей возможности и вне очереди вывезти тов. Шмидта из лагеря и направить его на Аляску. Тов. Шмидту категорически приказано сдать, а т. Боброву принять экспедицию'.
Известно, капитан сходит с тонущего корабля последним. И в подготовленных списках эвакуации фамилия Шмидта стояла под номером 104. Но на этот раз очередность необходимо было нарушить. Тяжелая болезнь могла привести к трагическому исходу.
В. В. Куйбышев от своего имени послал Шмидту трогательную телеграмму: 'Правительство поставило перед всеми участниками помощи челюскинцам с самого начала задачу спасти весь состав экспедиции и команды. Ваш вылет ни на йоту не уменьшит энергии всех героических работников по спасению… Со спокойной совестью вылетайте и будьте уверены, что ни одного человека не отдадим в жертву льдам'.
Шмидт был вывезен из лагеря вечером 11 апреля. К этому времени к спасательным работам подключились летчики Водопьянов и Доронин, и 13 апреля ледовый лагерь, лагерь Шмидта, перестал существовать. Все челюскинцы были доставлены на материк.
Тогда впервые было установлено звание 'Герой Советского Союза'. Высшие награды Родины получили летчики Анатолий Ляпидевский, Сигизмунд Леваневский, Василий Молоков, Николай Каманин, Маврикий Слепнев, Михаил Водопьянов, Иван Доронин.
Челюскинцы были награждены орденами Красной Звезды.
Всю страну всколыхнула челюскинская эпопея. И не только нашу страну весь мир.
И. М. Майский, посол СССР в Англии, напишет позднее: 'Никогда не было еще события, которое с такой неодолимой силой приковало бы мировое внимание к нашей стране, к нашим людям… Перед каждым англичанином, французом, немцем, американцем невольно встал вопрос: в чем причина счастливого конца этой суровой арктической драмы? И каждый англичанин, француз, немец, американец должен был признать (открыто или в глубине души), что причина счастливого конца крылась в поведении Советского правительства и советских людей, как на Большой земле, так и на дрейфующей льдине'.
А в те дни, когда челюскинская эпопея только что завершилась, И. М. Майский встретился с Бернардом Шоу. Знаменитый писатель, смотревший, как известно, саркастически на мир, на этот раз не скупился на самые восторженные слова:
— Что вы за страна!.. Полярную трагедию вы превратили в национальное торжество…
В одном из номеров газеты 'Не сдадимся!' был помещен шутливый рисунок челюскинца Федора Решетникова: льдина, мачта с флагом, Шмидт, а скорее Нептун с лицом Шмидта. Людей почти не видно — вся льдина укрыта громадной бородой. Подпись: 'В Ледовитом океане, без руля и без ветрил, Отто плавает в тумане, бородою всех прикрыл'.
Лев Кассиль в одном из своих очерков назвал его 'ледовым комиссаром'. В Арктике за глаза, конечно, но неизменно уважительно его называли Борода, Наш старик. Среди челюскинцев бытовала поговорка: 'С Бородой не пропадем'.
Тогда, на льдине, — в экстремальных, как сказали бы сейчас, условиях — коллектив не только не распался, но еще более сплотился. И в этом немалая личная заслуга Шмидта.
Из воспоминаний: 'Отто Юльевич был человек необыкновенной чуткости к людям… Никто никогда не слышал, чтобы Шмидт кого-либо распекал… Он не приказывал, а беседовал — и этого было достаточно: самые отъявленные бузотеры уходили из каюты начальника буквально влюбленными в него'.
Была в нем редкая в общем-то черта — ровно и равно уважительно относился он к любому человеку вне зависимости от должностей и званий.
Может, и мелочи это: отказаться получить без очереди книгу в судовой библиотеке или во время аврала, таская наравне со всеми мешки, писать во время 'перекура' ответ на какую-нибудь срочную радиограмму тут же, не уходя от бригады.
Кренкель рассказывает, как на льдине (когда приходилось экономить аккумуляторы и частные радиограммы пришлось запретить) все челюскинцы уговаривали Шмидта послать хотя бы несколько слов сыну в день его рождения.
Отто Юльевич категорически отказался.
Может, и мелочи это, но из таких 'мелочей' и складываются в конце концов и авторитет, и уважение, и любовь.
Заместитель Шмидта А. П. Бобров писал: 'Исключительное спокойствие Отто Юльевича, которого он не утрачивал в любом положении, передавалось всему коллективу благодаря всеобщей любви и исключительному его влиянию…'
Пожалуй, именно там, на льдине в Чукотском море, зародилась у советских полярников мечта организовать дрейфующую станцию на Северном полюсе. И недаром в вышедшем год спустя коллективном двухтомном сборнике 'Героическая эпопея' радист-челюскинец Эрнст Кренкель назвал свою главу весьма неожиданно: 'Продолжение следует'.
С 1935 года началась подготовка полюсной экспедиции. 'Прежде всего, писал Шмидт, — нужно было решить, каким образом добраться до полюса'.
Летчик Аркадий Чапаев, сын В. И. Чапаева, предлагал использовать для высадки экспедиции 'автожиры', то есть вертолеты, которые тогда только начинали создавать. Предлагался и десантный вариант: сбросить на парашютах и оборудование, и участников экспедиции.
Но большинство полярных исследователей высказались все же за использование дирижабля. Полеты Амундсена, Нобиле, Эккенера были у всех в памяти. А посадка самолета на дрейфующие льды считалась очень опасной, едва ли возможной.
'Не летайте в глубь этих ледяных полей, — писал Руал Амундсен. — Мы не видали ни одного годного для посадки места… Ни одного единого!'
Шмидт поручил разработать проект полюсной экспедиции Герою Советского Союза Михаилу Васильевичу Водопьянову. Результат был совершенно неожиданным: вместо докладной записки на нескольких листах Водопьянов положил на стол Шмидта объемистую рукопись 'фантастической' повести.
Вот она — 'Мечта пилота', издательство 'Молодая гвардия', 1936 год. Водопьянов, как значится в конце книги, написал ее в ноябре — декабре 1935 года.
Многое, пожалуй, кажется в этой книге наивным. Многое оказалось просто неверным, и на современных картах вы не найдете, например, Землю Дрейфов, открытую героем повести летчиком Бесфамильным у 87-й параллели.
Водопьянов, конечно, совсем не считал свою книгу 'фантастической', это был репортаж из будущего. 'Я уверен, — писал он, — что даже такая грандиозная задача, как освоение Северного полюса, станет в самое ближайшее время неотложным (!) делом для Советского Союза'. Учитывая опыт посадок на дрейфующие льды, накопленный советскими летчиками, Водопьянов вопреки мнению Амундсена отдавал предпочтение самолетам. В своей художественной повести он рассказал о новаторских технических идеях, последних экспериментальных разработках знаменитого бюро Гроховского. Некоторые из них намного опередили время: дозаправка самолета горючим в воздухе, использование тяжелой машины как 'матки'- носителя для легкого самолета-разведчика. Но некоторые идеи были сразу же осуществлены, например использование тормозного парашюта при посадке самолета.
Главное, Водопьянов предложил конкретный план полюсной экспедиции, который с незначительными изменениями и был впоследствии осуществлен.
Серьезную ошибку Михаил Васильевич допустил лишь в одном — в предполагаемых сроках осуществления полюсной экспедиции. По книге она должна была состояться в 1939 году. Но — как часто дела нашей страны опережали самые 'фантастические' планы! — 21 мая 1937 года летчик М. В. Водопьянов, стартовав с острова Рудольфа, посадил тяжелый четырехмоторный самолет 'СССР Н-170' у точки
