Мужская красота вызвала у Теодосии бурю чувств, о существовании которых никогда не подозревала: ее охватило изумление, всепоглощающее чувство благоговения и острое желание коснуться его; медленно, словно продляя сладостное ожидание, вытянула руку и провела пальцами по густым черным волосам между бедрами. Ее тонкая белая рука на его смуглой коже пугала и изумляла, — не сознавая, что делает, провела пальцем вдоль его затвердевшей мужественности.
Роман задрожал, откинувшись назад, и мучительный стон вырвался из груди; снова подняв голову, остановил на ней взгляд, зовущий наблюдать за каждым его движением.
Приглашение было принято.
Медленно, очень медленно сомкнул он пальцы на своем возбуждении.
Совершенно зачарованная, Теодосия смотрела, как его руки скользили вверх-вниз, — стало понятно, что от нее требовалось.
Взяв его в свою руку, почувствовала прикосновение, наполнившее ее таким глубоким желанием, что ощутила начало сексуального восторга, однажды подаренного ей Романом.
Посмотрела ему в глаза.
— Чувствую трепет удовольствия, а ты даже не прикоснулся ко мне, — это выше моего понимания, я ощущаю его, Роман.
Он улыбнулся, сопоставляя факты: одной из характерных черт женщин, которую он всегда ненавидел, была склонность к обману. Теодосия была лишена этого недостатка, напротив, всегда честно говорила о своем желании, зная, что он поможет ей понять незнакомые чувства, которые она испытывала.
Чтобы не напугать ее, он опустил свое массивное тело на кровать как можно медленнее, растянувшись рядом с ней, положил руку на гладкое бедро и снова улыбнулся.
Она коснулась ладонью его ноги и ощутила какую-то успокоенность: что страшного в том, где она была…
— Желание — само по себе — приятно, Теодосия, — объяснил Роман. — И сейчас, когда ты испытала часть наслаждения, которое возникает между мужчиной и женщиной, твое тело узнает его — думаю, удовольствие началось от одной мысли об этом.
— Я испытала часть удовлетворения, — размышляла она вслух. — Это означает, что полный круг еще впереди.
— Да.
Она поняла, что он имел в виду; сама того не сознавая, принялась фантазировать о любви с Романом, о полном слиянии с ним, о зачатии ребенка.
Эти мысли увлекли ее настолько, что она не хотела отпускать их; но воспоминания о Лилиан расставили всё по своим, местам: она выбросила фантазии из головы и напомнила, что ребенок не будет принадлежать ей, а предназначается Лилиан, отдавшей предпочтение Аптону. Сестра не влюбилась и не вышла замуж за грубого техасца, носящего револьверы на бедрах и умеющего отыскать по следам все, что находилось под солнцем, а избрала блестящего гарвардского профессора с дюжиной академических наград.
Значит, не стоит заниматься любовью с Романом и рисковать забеременеть. И точка.
— Ты не можешь забеременеть, прикасаясь ко мне, Теодосия, — прошептал Роман, читая все ее мысли. — И этого не случится, если я прикоснусь к тебе. Ты знаешь это.
Она знала. Отодвинувшись от него так, чтобы можно было видеть его всего, опустила взгляд и потянулась, собираясь снова дотронуться до соблазна. И тут же первоначальное удовольствие, испытанное ею лишь мгновение назад, превратилось в сладостную боль, которую — она понимала — мог успокоить только он.
— Роман?
Он молчал, терпеливо ожидая, когда закончится исследование, чтобы удовлетворить ее порыв.
Роман слегка подался вперед, умоляя ее продолжать.
Глазами измеряя путь, Теодосия скользила ладонью вверх и вниз, наслаждаясь потрясающим ощущением; находя его то бархатным, то каменным, но всегда — великолепным. Взглянув в его лицо, послала ему безмолвную мольбу — став на колени, он мягко уложил ее на спину и сел на бедра.
Теодосия лежала, не двигаясь, глядя на него так напряженно, что его образ запечатлелся в каждой извилинке ее мозга.
Возвышаясь над ней и глядя на нее сквозь дымчатую поволоку желания, пляшущую в ярких голубых глазах, он олицетворял величественную картину силы и мужественности. Девушка в полнейшем благоговении ждала, что будет дальше.
Медленно, осторожно Роман опустился, накрыв ее своим телом. Желание все возрастало, словно накачивалось каким-то невидимым насосом. Боже, как приятно ощущать ее под собой — всю такую мягкую, теплую и податливую.
Не сознавая, что делает, Теодосия раздвинула ноги, приподняла бедра ему навстречу — отвердевшая плоть прижалась к животу, и хотя ощущение воспринималось ею как более высокий уровень желания, понимала, что это не совсем то, хотелось почувствовать ниже, ближе к той боли, которая продолжала пульсировать в глубинах ее женственности.
Упершись руками в матрац, сделала попытку подтолкнуть себя к изголовью кровати.
Роман прекрасно понимал, что она старается расположиться так, чтобы ощутить его между бедрами — женщина потеряла волю; хотя это и казалось невозможным, он обязан проявить силу воли за двоих.
Сделав глубокий, судорожный вдох, закрыв глаза, мужчина застыл: если он займется с ней любовью по-настоящему, позже Теодосия возненавидит и себя, и его.
Такая перспектива напугала его до того сильно, что он застонал.
— Роман? — она снова сделала несколько встречных движений.
— Лежи тихо, Теодосия, — прошептал он, вдыхая запахи ароматных волос, пылая от желания, которое с трудом удавалось удерживать.
— Но я…
— Знаю. — Подняв голову, посмотрел на нее и улыбнулся. — Сделаем кое-что новое. Не бойся.
Она поцеловала его в плечо.
— Никогда не боялась тебя, Роман.
Ее признание сдавило ему грудь. Взяв одну из подушек, он скатился на матрац, затем сел.
— Успокойся, милая, — проворковал он, когда она потянулась к нему. Нежно улыбаясь, он приподнял нижнюю часть тела девушки, просунув руки под поясницу, и подложил подушку под ягодицы.
Быстро вытянулся на ней и пропустил пальцы через роскошные золотые волосы; удерживая ее ясный взгляд, скользил своим телом до тех пор, пока не почувствовал, что подбородок ощутил мягкую шелковистость бугорка женственности.
Взглянув на него, Теодосия увидела, что его густые угольно-черные волосы рассыпались по ее белым ногам, и это зрелище поразило ее, как самое 1 чувственное средство, которое она когда-либо испытала: дыхание вырывалось судорожными толчками, тело дрожало в безмолвной мольбе.
Роман опустился ниже, положив руки на бедра, приподнял ее ноги так, что колени коснулись его писков.
Теодосия ахнула от резкого наслаждения, почувствовав его язык в своем пульсирующем входе. Роман. Роман. Это имя звучало в висках, как песня, увеличивая блаженство, бешено нарастающее внутри нее.
Не отдавая отчета, где находится и что с ней происходит, подняла ноги к груди, помогая Роману в его попытке открыть ее полностью; вытянув руки вдоль бедер, вцепилась в его плечи, не почувствовав, что царапает спину.
Какое-то мгновение он лишь изумленно смотрел на ее ноги, лежавшие у него на груди, — подобная гибкость не только поражала, но и открывала беспрепятственный доступ к женской сладости.
Поза и сила страсти, соединившаяся в них, придавали ему еще большую решимость довести ее до высшей точки экстаза; язык скользнул вверх, совершая нежные и в то же время требовательные движения по бархатной плоти. Ощущение… вкус… запах… Все в ней было изысканным и совершенным — Боже, как ему хотелось доставить удовольствие этой прекрасной женщине! И раздумывая над желанием продолжить ее наслаждение, он чувствовал, что завершенность важнее для него, чем для нее.
