Поврежденный неприятельский самолет, снижаясь, кружил между горами, вероятно, летчик высматривал площадку для посадки. Потеряв высоту, я смог догнать его и стал следить за его посадкой. Самолет немца планировал о ущелье, по склону которого шло шоссе, занятое какими-то войсками, садиться было негде, и он стал приземляться на шоссе. Люди на дороге бросились в разные стороны. Самолет сел, пробежал немного, задел концом крыла за верстовой столб и уткнулся носом в землю. Из него выскочили два человека и бросились бежать По ним открыли стрельбу солдаты, которых разогнал своей посадкой самолет немцев, и вскоре один из бежавших упал, а второй остановился и сдался в плен подбежавшим румынским солдатам. По прилету на свой аэродром. мы доложили, «по вели воздушный бой с немецкими самолетами и сбили один из них. Радовались все: и офицеры, и солдаты. Это был праздничный день 26-го корпусного авиаотряда, вторая воздушная победа отныне вписано в его историю. Командир отряда поехал объясняться в штаб корпуса, и командир корпуса прислал отряду свое поздравление.
Однако нам с Бартошем пришлось выдержать еще один «бой», но уже на земле, так как на сбитый нами самолет стали претендовать летчики 28-го корпусного авиаотряда, командир которого штабс-капитан Компанейцев выехал на место падения «Альбатроса», а также командир одной артиллерийской батареи, утверждавший, что это его орудия подбили самолет. Пришлось создавать корпусную комиссию для установления, чье воинское подразделение добилось успеха. Побывав на месте падения самолета, я насчитал в нем 18 пулевых пробоин, две из которых – в топливном баке, а остальные – в крыльях и стабилизаторе. Кроме того, мне пришлось собирать письменные свидетельства у очевидцев боя, побывать о госпитале, где лежал умирающий неприятельский летчик-наблюдатель (он получил 7 пулевых ранений, но только одно из них было нанесено огнем Бартоша, остальные и самые тяжелые он получил уже на земле огнем румынских солдат) Как оказалось, он был родом из Эльзас-Лотарингии, хорошо говорил по-французски и перед смертью подтвердил, что их самолет сбили мы с Бартошем. Немецкий пилот в звании майора, желая улучшить к себе отношение в плену, первоначально заявил, что он добровольно перелетел в стан русских войск, но после разбирательства всех обстоятельств боя отказался от этого заявления. Все вместе взятое убедило членов комиссии. что эта победа принадлежит летчикам 26-го корпусного авиаотряда, то есть нашему экипажу. Вскоре поступило телеграмма от шефа авиации Русской армии Великого Князя Александра Михайловича: «… Поздравляю гордость русской авиации прапорщиков Петрожицкого и Бартоша с выдающейся победой… -. После этого все стало на свои места: самолет типа -Альбатрос» засчитали нам с Бартошем и наградили за этот бой Офицерскими Георгиевскими крестами 4-й степени.
Мы с Бартошем продолжили выполнять дальние полеты на разведку Тогда же в декабря месяце, при выполнении одного из таких заданий мы увидели в глубоком тылу немцев, в лесу какое-то огромное здание. Подлетев ближе, попали и плотный огонь зенитной артиллерии. Дальше заметили, как из белых пятнышек на опушке леса (мы были на высоте 3000 м) стали выводить крохотные самолеты Мы долго не могли понять назначение большого здания, т. к. не рассмотрели его. А это был эллинг, в нею вводили дирижабль, конец которого еще виднелся снаружи. Мы были несказанно обрадованы и горды, что обнаружили место дислокации вражеского дирижабля. Ведь с помощью его ночных налетов немецкое командование держало в страхе всю Румынию. Психологическое значение этих налетов было чрезвычайно велико При отсутствии у румын зенитной артиллерии этот дирижабль стал ночным кошмаром городов, породив чувство полной беззащитности
Наступил 1917 г. На нашем участке фронта у немцев появились самолеты-истребители с пулеметами, стрелявшими вперед через пропеллер. Они стали охотиться за нашими самолетами, особенно за мной, так как только я из отряда выполнял полеты в глубокий тыл противника. Один раз мы с Бартошем во время очередного разведывательного задании своевременно заметили такой истребитель. Он был на большой высоте и бросился на нас, когда мы перелетели линию фронта. Я понял, что с такого разгона он неотразимо попадет мне под хвост и, чтобы избежать этого, круто скользнул на крыло навстречу ему. Его атака была сорвана, мы оказались на одной высоте и чуть не столкнулись друг с другом. Самолет быстро проскочил мимо, однако Бартош все же успел угостить его очередью. Мы видели, как он, круто снижаясь, врезался я лес на склоне одной горы. Это была наша вторая воздушная победа!
В один из весенних дней я был вызван в 6-й авиапарк для приемки отремонтированного сбитого нами немецкого самолета. В мои руки попал немецкий «Альбатрос» завода «Ганза унд Брандербург»(9*) – более грузоподъемный по сравнению с нашими, с удобным люком для бомбометания и с надежным безотказным в работе мотором автомобильного типа, допускавшим выключение его в полете с гарантией, что в любую минуту можно его снова запустить. Это создавало для меня новые, интересные, даже увлекательные возможности. Но этот -Альбатрос» имел пулемет лишь на задней турели и. считая его непригодным для наступательного боя, я вразрез его верхних крыльев, над местом летнаба. установил второй пулемет, обстреливавший верхнюю полусферу. Мы с Бартошем приступили к выполнению заданий на трофейном аппарате и в одном из таких полетов испробовали его в воздушном бою. который также закончился в нашу пользу. Немец не знал, что у нас есть второй пулемет, стреляющий вверх-вперед. и напоролся на огонь из него. За эти победы я был награжден орденом Боевого Станиславы.
Однако вскоре немцы все же подловили меня. В тот день, 17 июля, поступило задание на обычную корпусную разведку, но мы с Бартошем напросились еще на бомбометание одного замка в глубине территории противника, красота которого когда-то побудила меня снизиться над ним в полете. Теперь, когда мы из разведывательных данных узнали, что там расположился штаб немецкою корпуса, мы хотели попробовать на нем наши новые термитные 2. 5-кг бомбы, допускавшие бомбометание с самой малой высоты. К сожалению. перед самым вылетом Бартош заболел. и я должен был взять другого летнаба. Но буду называть его подлинной фамилии, назову его поручиком Ивановым. В конце концов, он не виноват, что война заставила его взяться за дело, несвойственное его способностям и нервам Выполнив разведку. отбомбив штаб и фольварк и убедившись. что наши бомбы действуют хорошо (мы видели три пожара), я повернул к г. Чек-Середа, где собирался лучше определить расположение артскладов. которые обнаружили ранее. Однако, не долетая до Чек-Середы, мы увидели в воздухе группу из 19 немецких самолетов, шедшую встречным курсом. Чтобы уклониться от встречи и не вызвать подозрений, я несколько изменил направление полота. Расчет был на то, что мы летели на немецком самолете, и с такого расстояния противник не сможет увидеть наши опознавательные знаки. Однако расчеты не оправдались. От группы отделился один самолет и пошел в нашу сторону. Уже по тому, как он быстро приближался, я понял, что имею дело с каким-то новым самолетом. имеющим значительное преимущество в скорости по сравнению с моим.
Надо было драться, и я указал летнабу на верхний пулемет. Он взялся, но тотчас же его бросил, жестом показав, что пулемет не работает, и схватился за турельный. Уже по приему первой атаки я увидел, что имею дело не только с быстроходным самолетом, но и имеющим пулемет, стреляющий через пропеллер. Первая атака немецкого летчика была неудачна, и. отойдя в сторону, он снова стал нагонять нас, но не пытался занять опасную для меня позицию под хвостом моего самолета, а смело шел под огонь нашего турельного пулемета. Это давало мне надежду на победу, потому что стрельба с турели, то есть с рук, точнее, чем стрельба, при которой летчик целится всем самолетом У немца, по-видимому, в ленте через каждые 3-5 обычных патронов были пристрелочные, пули которых рвались в воздухе примерно за 50-100 м от нашего самолета и давали белые комочки дыма. Это позволяло немцу видеть, куда попадают его пули, и он дела л поправки при следующей очереди Но я тоже видел, где рождаются эти комочки, и обманывал нем1|а, давая легкое, без крена, незаметное для него скольжение. Но вот неприятель понял и учел мой обман, и его пули легли уже около моего правого крыла. Чтобы не налететь на них. я резко прекратил скольжение и подумал, что теперь, если он правильно прицелится, то может попасть. Мелькнула мысль – куда? Почему-то подумал – в мотор. Этот трофейный самолет и его мотор были гордостью нашего отряда, мы дорожили ими, каждая деталь была начищена до блеска и сверкала. Я пожалел мотор! Но между
