обличии. — Чуть подался вперёд, заглядывая рабыне в лицо.
— А разве нет? — Ирида отпрянула, отклонилась настолько, насколько позволяли узлы на руках, лицом скривилась, как от отвращения. — Мне даже вид ваш противен…
Кэйдар рассмеялся снова, накрыл ладонью её сжатую в кулак руку.
— Разве я недостаточно симпатичен для тебя? Не настолько молод? Разве я плохой воин? Разве тебе ни разу не было со мной приятно?
— Нет!!! — выкрикнула прямо в лицо, дёрнулась в бесполезной попытке стряхнуть с себя его руку. — Каждый миг, вместе проведённый, проклинаю…
— Почему? — Кэйдар искренне удивился, смотрел, улыбаясь, изогнув левую бровь. — Конечно! Я же убил твоего отца, брата, жениха, вернее, мужа. Я сделал тебя своей рабыней. За это впору возненавидеть. Но я сохранил тебе жизнь. Я мог бы приказать утопить тебя ещё после того раза, с кинжалом. Я позволил тебе жить, в отличие от большинства других женщин твоего селения. А ведь никто тогда не знал, что ты дочь царя. Ты могла бы жить лучше любой другой на этой половине Дворца, то, что с тобой сейчас происходит, полностью твоя вина. Я не терплю упрямых, тем более, если упрямством отличается мой раб.
— Мне не нужна такая жизнь, — голос Ириды стал спокойнее, и дыхание — будто чуть ровнее. — Любой человек имеет право умереть тогда, когда сам этого хочет…
— Твоя жизнь мне принадлежит, только мне и решать, когда ты умрёшь, — Кэйдар скривил в усмешке тонкие губы, сидел, свесив руки меж колен. — Тем более, ты но-сишь в себе моего ребёнка…
— Он — мой! — она снова голос повысила. — Только мой, и ничей больше…
— Дети — собственность отца, таков наш закон. Другой закон гласит: ребёнок раба принадлежит господину. Разве у вас, у виэлов, не те же законы? — виэлийка не ответи-ла, промолчала, будто не расслышала, но брови нахмурила и губы поджала.
— Но я обещал тебе однажды: если родится мальчик, ты получишь свободу. Сразу же уйдёшь, когда сможешь или захочешь. Я не буду препятствовать. Помнишь? Я всегда держу слово.
— Я уже тогда вам ответила, мне не нужна свобода такой ценой. Я не позволю, чтоб от меня родился такой… такой… — Ирида не договорила, смолкла, не зная, какое слово подобрать, — гадёныш. — Нашлась- таки, что сказать.
Кэйдар невольно вздрогнул. Это слово его как хлыстом ожгло.
— Прекрасно! Другая вы?носит наследника для меня с превеликой радостью. Ты не единственная, ты это знаешь.
— Тогда, может быть, меня наконец-то отпустят? Перестанут унижать? — Ирида рванулась обеими руками, смотрела мимо Кэйдара. Тот тоже поднялся, как будто уходить.
— И ты думаешь, я позволю тебе жить у меня бездельницей? Разрешу жить в своё удовольствие? Публичный дом — лучшее наказание для строптивых и вредных ра-бынь. Там у тебя таких, как я, будет десяток за ночь. Заодно и от живота помогут избавиться…
'Подлец! Подлец, гад и сволочь!' — Ирида смерила его таким взглядом, что большо-го труда не составило прочитать её мысли. Но Кэйдар в ответ лишь рассмеялся, к подобным взорам он уже привык за свою жизнь.
— Тебе решать! Ты же хотела этого: решать за себя сама!
Ирида опустила голову, молчала долго, а потом произнесла чуть слышно:
— Развяжите меня.
В этих словах слышалось согласие, и покорность. Кэйдар потянул кинжал из ножен на поясе. Какие-то двадцать минут назад он им же письма вскрывал, ломал печати, сейчас же легко перере?зал ленты, намертво притягивающие руки виэлийки к подло-котникам кресла.
— Мне не нужны глупые выходки, но нужен здоровый наследник. — Протянул рабыне чашку с остывшей кашей. Прежде чем принять из его рук свой завтрак, Ирида бро-сила на Кэйдара долгий протестующий взгляд.
— Ну?
Опустила глаза, со вздохом взяла чашку в одну руку, ложку — в другую, зачерпнула разваренное на молоке просо. Кэйдар отвернулся к столу, скрывая довольную улыб-ку. Главное, — знать, на что? надавить, и любой, будь он хоть каким упрямцем, сделает так, как захочешь. Порка — хорошее средство, но и она не со всеми и не всегда помо-гает.
А кормит её Альвита не особо, — перевёл глаза на стол. Конечно, свежие фрукты сохранить до весны большая проблема, но ведь даже изюма нет, нет компота из сушёных ягод и фруктов — основного питья простых крестьян. Одна лишь каша и вода, чуть подкрашенная вином.
Надо будет сказать, чтоб разнообразили стол. Наследник должен родиться здоро-вым и крепким…
Он стоял к наложнице спиной, задумался над своими мыслями и даже не услышал ни движения, ни шороха одежды — вообще ни звука! Но почувствовал зато прикос-новение к ножнам у пояса — обернулся стремительно.
Виэлийка уже была на ногах, стояла за спинкой кресла. Кэйдар изумлённо бровями дрогнул, повёл подбородком, невольно улыбаясь:
— Ты что?..
— Не подходите! — девчонка отступила ещё на шаг, так, чтоб кресло оставалось меж-ду ними, смотрела настороженно, следила каждое движение своего господина.
— Что за глупости? Что за выходки опять? Ведь ты пообещала…
— Я ничего никому не обещала! А уж вам-то — тем более! — она осторожно пятилась спиной к стене — не к двери, и это немного успокоило Кэйдара. Куда она денется отсюда? Главное — не дать ей в коридор выскочить. А то вдруг опять попытается с лестницы сигануть.
— Я не буду тебя наказывать, если ты вернёшься на место. — Кэйдар выбросил руку пальцами в сторону кресла, туда, где на подлокотнике одиноко примостилась полная чашка. 'Паразитка! Она и ложки не съела… Обманщица! Ну, подожди!' — шагнул к виэлийке, обходя кресло.
— Я сказала, не подходите! — выкрикнула Ирида голосом, готовым сорваться на истеричный вопль. Упёрлась спиной в стену между углом и заколоченным окном. Только в эту минуту Кэйдар заметил в руке рабыни свой кинжал. 'Нет! Быть такого не может! Чтобы дважды на одну и ту же уловку…' Вскинул руку — точно! Ножны пустые. Вот ведь дрянь и обманщица!
— Ну и что ты собираешься с ним делать? Это не детская игрушка…
— Не надо! Я знаю, что? это такое. — Кинжал она держала, как все женщины: острием на себя. Ни опыта, ни умения — ничего! Одно лишь желание запугать.
— Отдай его! Просто брось мне под ноги! — коротко и властно приказал Кэйдар. — И я не буду тебя наказывать. Забуду — обещаю! Ты же всё равно сбежать не сможешь. И мне ничего сделать не сможешь. Так что давай без глупостей.
Она стояла так, что Кэйдар мог видеть её всю с головы до ног. Босая, в простом платье из грубой некрашеной ткани, без пояса, без всяких украшений, а на плечах даже не бронза застёжек, — простые узлы. Открытые руки, выступающие ключицы. Похудела сильно, озлобилась, но красивой быть не перестала. Наоборот! Этот про-тест и упорство делали её ещё более притягательной. Притягательной, несмотря на заметно округлившийся живот, выступающий вперёд.
— Отдай мне кинжал! Обещаю: тебя никто больше не обидит. Ты получишь нор-мальную одежду. Будешь гулять, когда и сколько захочешь. Будешь есть, что хо-чешь. Только отдай! — Кэйдар сделал ещё один шаг, уверенный, что виэлийка сама бросится ему навстречу, внутренне приготовился к броску с кинжалом: чуть выста-вил правую руку, закрываясь локтем левой. Неопытный, но отчаявшийся человек иногда способен на неожиданности.
Виэлийка никак не отозвалась на его слова, только вздохнула глубоко, будто ре-шимости набираясь, выбросила вдруг повыше руку с кинжалом.
— Нет!!! Нет!! Не надо!.. — Кэйдар догадался моментально, ЧТО? сейчас будет, прыг-нул вперёд. Но не успел. Кинжал вошёл в живот. Правда, не очень глубоко: Кэйдар перехватил руку, рывком дёрнул рукоятку на себя. Закричал так громко, как никогда ещё не кричал. — Врача!!! Врача сюда!
Отец-Создатель! Зачем?! Вот ведь дурочка!
Подхватил обмякшее, бесчувственное тело, бережно и осторожно задавив ладонью и тканью
