скомканного платья пульсирующую кровью рану, уложил виэлийку на пол, зашептал в отчаянии:
— Зачем? Зачем же так-то?..
Альвита появилась на пороге стояла, ухватившись ослабевшими пальцами за двер-ной косяк.
— Мать-Кормилица! Это что ж такое, господин? Опять, что ли?
— Врача, Альвита!! Врача немедленно! — крикнул ей Кэйдар.
* * *
Лил аккуратно вытирал руки очень мягким полотенцем, хорошо впитывающим воду.
Кэйдар стоял чуть в стороне, ждал спокойно, пока врач начнёт говорить первым. Ждал, хотя внутренне издёргался весь. Мучился, метался, пока шла операция, но сейчас старался сохранить на лице спокойное выражение господского хладнокровия.
— Она оказалась не так глубока, как мне подумалось вначале. Я всё хорошо обрабо-тал, аккуратно зашил, но шрам останется. Извините, но лучше уже не получится…
— А как ребёнок? — перебил Лила Кэйдар.
— Вам повезло, господин. Ребёнок жив и здоров, — Лил улыбнулся, — уже толкается.
— Толкается? — Кэйдар опешил. — Как это?
— У вас столько детей было и есть, господин, вам, что, ни разу не доводилось по-держать ладонь на животе будущей матери? — Лил усмехнулся мягко, но это не поме-шало Кэйдару уловить упрёк в его словах.
— Мне приносили их уже после родов. — Ответил Кэйдар, недовольно прикусывая нижнюю губу, похолодел взглядом.
— Она — очень слабенькая девушка. Так похудела за эти пять месяцев. Уж не знаю, как роды перенесёт. Если, конечно, после всего этого не случится выкидыш. Сейчас только время покажет… А упрямства ей не занимать, должна выкарабкаться. Тща-тельнейший уход, хороший сон, сытная еда и никакого беспокойства. Пусть спит как можно больше.
Кэйдар молчал, но видно было, слушает внимательно каждое слово. Лил добавил, уже перед самым уходом:
— Вам и вправду повезло, господин. Вам и вашему ребёнку… Если бы удар был нанесён чуть пониже и обеими руками… Но она такая слабая, одни кости…
Я буду приходить на осмотр почаще, раза два в день. И сегодня зайду, ближе к вечеру. Сейчас она спит, и это к лучшему. Проснётся — всё забудет. Успокоится. — Опять улыбнулся.
* * *
— Она буквально с час, как пришла в себя. — Сообщила Альвита, ответив на привет-ствие Лила коротким кивком головы, только длинные серьги — дорогие, из золота, с зелёным камнем, — качнулись, преломляя солнечный лучик. — Отказывается есть, никого не хочет видеть. Плачет. Даже пыталась сорвать повязку: пришлось привя-зать за руки к кровати…
— А как самочувствие? Жар так и держится? Схватки не наблюдались? — Лил в ответ на сообщение недовольно поморщился, сказанное управительницей его не обрадова-ло. Он прошёл вперёд, шагнул за дверь, предупредительно раскрытую перед ним одной из рабынь-служанок.
Хорошо. Сделали, как распорядился. Альвита позволила раскрыть окно, но остави-ла решётку. Переплетение металлических листьев и стеблей не мешало, правда, слышать шелест садовых деревьев и кустов. И свет проникал в комнату свободно. По гладко отполированному полу скользили зайчики, дробились при малейшем ветерке в кронах деревьев.
И ложе перенесли в другой угол, поставили так, чтоб легко виделся сад из окна, стоит лишь глаза открыть.
Виэлийка лежала, не отрываясь глядя в окно, казалось, и не заметила прихода Лила, но он видел: глазами в его сторону повела, хотя голова, чуть склонившаяся к левому плечу, осталась неподвижной.
— Со дня на день зацветут вишни, абрикосы и персики. А яблони цветущие ты ви-дела? Наверняка, нет. — Лил улыбнулся, осторожно усаживаясь на край ложа. — Обидно смотреть на такое из окна…
— Что вам нужно? — Ирида резко перевела на него взгляд. — Что вам всем от меня нужно? — Дёрнулась, пытаясь сесть, но помешали верёвки на запястьях. Упала голо-вой в подушку.
— Тише! Тебе нельзя напрягать брюшные мышцы, — Лил положил прохладную мяг-кую ладонь на лоб, проверяя температуру, — Ирида протестующее мотнула головой, но глаз не открыла. — Жар не спадает. Я принёс самые лучшие снадобья…
— Зачем вы это делаете? Неужели не ясно, я не хочу жить?!.. Зачем вы заставляете меня жить? Вы постоянно мешаете мне! — она выкрикнула все свои упрёки Лилу в лицо и опять отвернулась, всем видом показывая, что не хочет никого не видеть, ни слышать.
— Я — врач, я должен помогать людям. — Заговорил Лил, оправившись от смущения.
— Мне не нужна ваша помощь! Даже так скажу: ваша помощь мне меньше всего нужна. — Щёки Ириды горели нездоровым румянцем, слабый голос, поднимавшийся чуть выше шёпота, всё же звенел от гнева, и глаза сверкали яростью.
— А ему? — Лил с осторожной улыбкой положил чуткие пальцы на её живот, прикры-тый одеялом. Ирида со стоном втянула воздух сквозь разжатые зубы.
— Это его ублюдок… Он готов на всё ради него. Ему обидно будет, если он его лишится… — ответила не сразу и смотрела мимо Лила. Жгучей ненавистью горели её глаза, и дрожал голос.
— И ради этого ты готова умереть? — Лил удивлённо вскинул брови, улыбнулся с ласковой насмешкой. — Ради мести — убить себя?!
— Не себя, а гадёныша его! Семя ненавистное! — Ирида чуть приподнялась, настоль-ко, насколько верёвки позволили, глядя Лилу в глаза, зашептала торопливо. — Дайте мне умереть! Прошу вас! Ради всего человеческого!.. Именем Матери-Создательницы прошу… Он ведь не отпустит меня! Никогда не отпустит. Он привык получать всё по первому требованию… Вы понимаете, о чём я говорю? Даже если это будет не мальчик, он не успокоится, не оставит меня в покое… Почему вы все потакаете ему? Неужели вы не видите, что? это за человек?!.. Да! Я ненавижу вашего Наследника. И ненавидела с самого начала. Он убил моего отца и брата… Из-за него я всего лишилась. Всего, что было… Вы понимаете, что это такое, — остаться совер-шенно одной?.. — Ирида задохнулась, замолчала. Возмущение, отчаяние, протест душили её, но откашляться во всю глубину лёгких не давала резкая боль.
— Ты уже не будешь одной, — заговорил Лил, ласково и понимающе улыбаясь. — У тебя будет ребёнок…
— Его отродье! — с отчаянным вздохом отозвалась Ирида, стискивая в кулаки попав-шее под пальцы одеяло.
— Но это же ещё и твой ребёнок, не только его. — Осторожно поправил Лил. Паци-ентка его нуждалась не только в медицинской помощи, но и в понимающем, внима-тельном и чутком собеседнике, в живом общении. Разве кому-то в этом Дворце она была интересна как человек со своими мыслями и чувствами, со своими пережива-ниями, со своими воспоминаниями, со своим горем? И пускай наложницы господина имеют лучшие условия, чем другие девушки на женской половине, это не значит, что такое положение устраивает их всех. Не устраивает же оно эту виэлийскую царевну. И протест её вполне понятен и естественен. Но в силах ли простой врач, пусть даже и лекарь Правителя, изменить что-то в её жизни, в её судьбе?
— Тебе тяжелее остальных, ты — царская дочь, тебе от роду была уготована другая жизнь. Но пути Создателя неисповедимы. Откуда нам, людям, знать, что будет с нами завтра? Но упрекать Творца — большой грех, нужно просто пытаться жить так, как этого требуют условия. Искать какой-то новый смысл, новую цель своего суще-ствования…
— Какая глупость! — не выдержала Ирида, хотя слушала Лила с закрытыми глазами, откинувшись головой на подушку. — Все ваши увещевания — сплошная чушь! — Тут вдруг опомнившись, зная, что перед ней человек, по крайней мере, старше её в три раза, извинилась:- Простите, пожалуйста, за резкость…
— Это не может быть глупостью, — продолжил Лил всё тем же спокойным, ровным голосом, глядя на Ириду, — потому, что эта вера помогает мне самому, помогает жить тогда, когда нет никакого желания жить
