дальше. Каждый вечер возвращаться в пус-той дом, сидеть за ужином в полном одиночестве. Жертвовать храму все заработан-ные деньги.
В свои сорок восемь мне уже поздно заводить семью. Да и кому нужен лекарь с причудами?
Да, я не коплю деньги, у меня нет рабов, только вольнонаёмные слуги. Да, в мой дом может любой прийти за помощью, и днём, и ночью, любой, даже невольник…
Но у меня нет главного, ради чего работают и копят деньги все другие.
Лил усмехнулся, озабоченно потирая пальцами гладко выбритый подбородок. Вряд ли виэлийка слушала своего врача и собеседника, но, главное, не перебивала, поэто-му Лил и продолжил:
— Десять лет назад моряки с островов в Аскальском море привезли в наш город незнакомую никому болезнь. Мы назвали её чёрной лихорадкой… Невиданный случай. Начиналось всё ночью: и озноб, и жар, и слабость, а на утро уже появлялись по всему телу чёрные пятна, похожие на трупные. А потом — смерть. Ровно на третий день… Помогали обтирания с винным уксусом, обильное питьё, настойки на тра-вах… Многих мне удалось спасти, но моя семья… Меня не было рядом, когда забо-лела моя старшая, а за ней — близнецы, Астис и Миранит. Детей хуже всего оказа-лось лечить. Безнадёжное дело… Мать теней тогда в то лето много слуг получила… Я смог только Уласа отмолить, своего младшего… — Лил глубоко вздохнул, расправ-ляя поникшие плечи, но эта бодрость не казалась искренней. — Да, дети — это здо?рово! Видеть, как твой ребёнок первый раз улыбается, говорит первое слово, делает пер-вый шаг… Зовёт отцом и любит в ответ на любовь.
Он растёт на твоих глазах, и ты вместе с ним заново учишься видеть окружающий тебя мир. Это как ещё раз вернуться в детство. С каждым их рождением и взрослени-ем возвращаться в своё детство…
Это здорово — иметь ребёнка! Только женщине дано такое право: рожать детей. Пусть ей не всегда удаётся самой выбирать, кто будет их отцом, но воспитывать ей никто не может помешать…
Ты только готовишься стать матерью. Тебе только предстоит это пережить, но, клянусь, ты никогда об этом не пожалеешь…
И не обязательно, что твой ребёнок станет повторением отца. Ты сама можешь помочь ему стать другим человеком. Но для этого нужно быть рядом с ним. Направ-лять каждый его шаг, исправлять чужие и свои ошибки…
Ты понимаешь, о чём я? — Лил с улыбкой посмотрел на Ириду и тут вдруг принялся развязывать верёвку на её правом запястье. — Собственный разум крепче любого узла, пойми это. Кэйдар и вправду не отступится до тех пор, пока не получит своего. Но ты-то, моя милая, получишь много больше, чем он. Ему нужен только наследник, только право занять место Правителя, у тебя же будет жизнь, свобода и собственный ребёнок. Ты не будешь одна в этом мире. Больше уже не будешь. Одно лишь осозна-ние этого сделает жизнь лучше. Появится какая-то цель…
— Вы тоже живёте для одного своего сына… — Ирида хмыкнула понимающе, поднося руки к лицу, разглядывая следы верёвок на запястьях.
— Он погиб. В одной из стычек с кочевниками… Уже два года как…
— Ради чего вы тогда живёте? — Ирида впервые с открытым интересом посмотрела на Лила. В глазах сердитая недоверчивость, на губах — усмешка.
— Ради таких, как ты! Ради тех, кто нуждается в моей помощи, пусть даже не осоз-навая этого…
Ирида рассмеялась в ответ, но тут же схватилась руками за живот, откинула голову на подушку, чуть ли не до крови кусая губы, заглушая ещё в груди стон боли.
— Я знаю, ты — умная девушка. Ты сама всё хорошо понимаешь. И можешь быть послушной. Тебя никто не будет больше связывать, никто не будет кормить и поить насильно. Ты получишь почти полную свободу. Но для начала тебе нужно подняться на ноги. Ведь так? — Лил старался быть отвлекающее, расслабляюще весёлым, но после всего, что он рассказал о себе самом, эта весёлость раздражала Ириду. Не надо вести себя с ней, как с маленькой девочкой, как с недалёкой варваркой.
И вообще, Ирида уже привыкла быть одна, она очень устала, и живот разболелся так некстати. Состояние её было таким, когда готов согласиться на всё и вся, лишь бы только оставили в покое.
Она закрыла глаза, сделала вид, что засыпает, но сама внимательно прислушива-лась к каждому шороху. Вот Лил опять коснулся лба, потрогал руку, считая пульс, поправил одеяло, прикутывая плечи, поднимаясь, сказал:
— Я зайду ещё, сегодня вечером… Мы можем поговорить ещё, если хочешь.
Поговорить? О чём? Разве кто-то в состоянии понять, что она пережила в свои восемнадцать лет? Разве можно словами выразить всю ту бездну отчаяния и бесси-лия, разъедающую душу изнутри?
Не ненависть к другим, а жалость к самой себе вытеснила вдруг все другие чувства. Никому никогда ничего плохого не желала, жила, как все, за что же такое?! Одна на весь мир осталась! Даже пожаловаться некому…
Первая слеза покатилась вниз, оставляя на щеке горячую дорожку, но поднимать руку, чтобы стереть, не было ни сил, ни желания.
Пускай! Пускай все видят, как плачет виэлийская царевна, — нет! — последняя ви-элийка из рода Тирона. Это впервые настоящие женские слёзы, слёзы слабости и жалости к себе самой.
* * *
— Вы хотели видеть меня, госпожа? — Альвита почтительно склонилась.
— Хотела, — Айна взглянула на управительницу долгим взглядом, не скрывая раздра-жения ни в голосе, ни в сведённых над переносицей бровях. — Да, хотела… Ведь ты же у нас занимаешься всей прислугой на женской половине Дома?
— Да, госпожа. Но эти обязанности…
— Мне нужна новая служанка! — Айна не дослушала её, перебила на полуслове. Аль-вита только чуть бровью повела. Все девушки говорят, госпожа в последнее время сердита не в меру, да и сегодняшний день — не исключение. Конечно, очередная размолвка с господином Лидасом — это все знают.
— В мои обязанности не входит покупка новых рабынь. — Альвита держалась ровно, с достоинством, но и без заносчивости. Она как никто другой знала, как вести себя с каждым из господ. Кэйдар бы, вот, например, даже взгляда на себя прямого не по-зволил. Лидас, так тот, вообще и приказы отдаёт таким тоном, будто об одолжении просит.
А госпожа Айна особого подхода требует. У неё всё от настроения зависит. Бывает так, что из-за пустяка какого-нибудь раскричится, а в другой раз может ни с того ни с сего подарок сделать, как браслет однажды золотой подарила.
Но сегодня по всем признакам для неё не лучший день. К обеду не вышла, потре-бовала еду к себе в комнату, но, видно, ни к чему даже не притронулась. Хотя, нет, яблоко одно надрезано, счищена шкурка до половины.
— Госпожа, может быть, мне позвать Лила? — Предложила вдруг Альвита, резко меняя тему.
— Врач? Зачем мне врач? — Айна резко закрыла веер, хрустнув планками, приподня-лась и села на ложе, исподлобья глядя на Альвиту. — Что я ему скажу? Что мне всё это, — быстрый взгляд на поднос у прикроватного столика, — ненавистно? Что меня от запаха любимых духов тошнит? Что голова, вот, непонятно от чего кружится? — по-тёрла пальцами переносицу и лоб. — А тут ещё Лидас этот… — Подняла глаза на Альви-ту. — Я сама могу подобрать себе подходящую девушку. Такую, какая мне самой понравится…
— Вам отобрать тех, кто помоложе и поприятнее лицом?
— Лучше собери всех, кто есть…
— И из прачечной — тоже? — Альвита не сдержала улыбки. Айна кивнула в ответ, а потом добавила:
— И из прачечной, и из купальни, и из кухни — всех по возможности.
— И когда же? — Альвита стойко выдержала такой приказ, — не приказ! — причуду, очередную хозяйскую причуду, подумала про себя: 'Их не меньше сотни наберётся. Куда ж их всех? Да ещё от работы отрывать? Нечего! Старух и девчонок сопливых тащить — нет смысла. На каких сама укажу, из таких и выбирать придётся. Ещё че-го!'
— Лучше прямо сейчас. Да, немедленно! — Айна снова легла, вытянулась на ложе, закинув руки за голову. Про Альвиту уже и забыла.
