Дунае!»
Никто не бросил в адрес отступающих ни единого оскорбительного слова. Все понимали, что эти люди с трудом повиновались приказу, столь необходимому для удержания позиций, отодвинутых немного южнее в глубь страны, до прибытия подкрепления от союзников.
— Они вернутся, — уверенно заявил пожилой слепой серб, у которого были ампутированы обе ноги. — И войдут в юрод во главе с самим королем. Несмотря на возраст, он сражается рядом с солдатами. Давайте вместе крикнем троекратное ура королю Петру и князю Александру! Они из рода Карагеоргиевичей, а Карагеоргиевичей еще никто не побеждал!
Раздались оглушительные крики «ура!», и Катерина вспомнила, что она не только Василович, но наполовину и Карагеоргиевич, и в этот момент была очень этим горда.
Когда крики отгремели, наступила необычная тишина. Последний поезд ушел на юг, и на улицах больше не было видно солдат. Медсестры ухаживали за ранеными, обмениваясь боязливыми взглядами. Неожиданно издалека донесся победный военный марш. Катерина подошла к окну и выглянула наружу. Музыка звучала все громче и громче. Она увидела военный оркестр, за которым тяжелой поступью шли сотни австрийских солдат.
— Идут, — сказала Сиси, хотя всем и так было ясно, что происходит.
Катерина почувствовала, как внутри у нее все сжалось. Спрятанный под юбкой пистолет доставлял ей неудобство. Руки сделались влажными, но она продолжала переодевать юную девушку, тяжело раненную осколком снаряда.
Пациент в конце палаты, оперевшись о стену и выглянув в окно, отрывисто сказал:
— Они идут со знаменами и, черт бы их побрал, направляются к королевскому дворцу.
Катерина закончила свое дело, руки ее дрожали. Через несколько минут желто-черный флаг Габсбургов будет развеваться над Конаком.
Теперь в городе опять стало шумно. Австрияки шли к центру города с ликующими криками и свистом. Был слышен скрип дверных петель, раздавались крики протеста и ругань.
По каменным ступенькам лестницы прогремели шаги. Дверь и конце палаты резко распахнулась, и в комнату ворвались три австрийца с винтовками наперевес.
Никто не шевельнулся.
— Теперь этот госпиталь поступает в распоряжение австро-венгерских вооруженных сил, — рявкнул один из троих, офицер. — Все его обитатели отныне пленные. Да здравствует Австро-Венгерская империя! Да здравствует император Франц-Иосиф!
— Чтоб ему гореть в адском огне! — непокорно крикнул воевавший под командованием майора Зларина молодой парень, у которого ампутировали полноги.
Реакция австрийцев была мгновенной. Двое солдат, сопровождавших офицера, бросились к постели раненого и застыли в изножье, наставив на него винтовки. Когда парень попытался вскочить с кровати, они прицелились и выстрелили ему прямо в сердце.
Зита больше не колебалась. Впервые в жизни ее покинули хладнокровие и сдержанность. Прежде чем Катерина успела остановить ее, она подскочила к офицеру и со всей силой ударила его по лицу.
— Убийца! — крикнула она, сверкая глазами. — Палач! Вот, значит, до чего опустилась могущественная австро-венгерская армия? До хладнокровного убийства беззащитных раненых мальчишек? Неужели у вас не осталось ни капли чести? Собственного достоинства?
Оба солдата бросились к ней с поднятыми винтовками. Катерина нащупала под юбкой пистолет. Неужели придется им воспользоваться сейчас? Так скоро? Даже если она начнет стрелять, это не спасет мать. Она не сможет застрелить троих австрийцев, прежде чем по крайней мере один из них не откроет ответный огонь.
Ужасная дилемма разрешилась, когда офицер, не отрывая взгляда от Зиты, сделал знак своим подчиненным опустить винтовки.
— Австро-венгерская армия не потерпит оскорблений от всякой балканской швали, — отрывисто сказал он, чувствуя по речи Зиты, что она не обычная медсестра.
Эта женщина высокомерна и самоуверенна, как аристократка, и он оценивающе прищурил глаза. Поскольку был отдан приказ брать заложников, он возьмет ее первой и, вполне вероятно, попадет в самую точку. Но в данный момент ему нужно было наладить с ней отношения. Сотни австрийских солдат были ранены при попытке взять город, и теперь было крайне необходимо обеспечить за ними уход.
— Если вы ответственны за эту палату, ваш долг следить, чтобы нас здесь не оскорбляли, — продолжил офицер, размышляя, как бы побыстрее выставить всех больных на улицу. — Если подобное повторится, виновный, будь то мужчина или женщина, будет казнен.
Он осмотрел комнату и, увидев Сиси, резко сказал:
— Она пойдет с нами. Если не будет достигнуто полное взаимопонимание, она не вернется.
— Нет! Ни за что! — решительно сказала Зита, быстро подошла и встала между Сиси и солдатами, которые уже было двинулись к ней.
— Для раненых будет лучше, если я пойду с ними, — спокойно и твердо сказала Сиси, кивнув на австрийцев.
Зита в нерешительности посмотрела на Хельгу. Та кивнула с несчастным видом.
— Да, — сказала она по-немецки, давая, как всегда, практичный совет. — Так будет лучше.
К ней тут же подскочил офицер.
— Вы! Вы немка?
Хельга пожала плечами.
— Да, — ответила она по-немецки.
Хельга стояла у кровати мужчины, у которого были изуродованы голова и лицо, и касалась его плеча, стараясь утешить. В изножье кровати лежал мундир солдата сербской армии.
— Ты предательница, — сказал офицер ледяным голосом, а затем обратился к своим солдатам:
— Расстреляйте ее.
На этот раз Катерина без колебаний приподняла свою юбку и лихорадочно схватилась за пистолет. Но было уже поздно.
Почти одновременно раздались два выстрела, и Хельга подалась вперед — из ее рта и груди сочилась кровь.
— Нет! — закричала Зита, бросившись к ней. При этом она заметила то, что собиралась сделать ее дочь, и еще раз крикнула:
— Нет! — на этот раз по другому поводу.
В ту же минуту в палату ворвался отряд австро-венгерских солдат с винтовками на изготовку. Задыхаясь от рыданий, Катерина опустила юбку. Протест матери ее не смутил. Но стрелять сейчас было бессмысленно. Этим ничего не добьешься. Хельгу уже не спасти. Они могли лишь поплатиться собственной жизнью и, возможно, жизнью всех раненых.
Никто не заметил ее попытки. Раненых и умирающих штыками сгоняли с кроватей, Сиси вывели из комнаты, Зита держала на коленях голову Хельги и плакала.
Беспроглядный мрак опустился на госпиталь, а прошло всего полчаса с начала австрийской оккупации. Катерина опустилась на колени рядом с матерью у тела Хельги и подумала, какой ужас еще ждет их впереди. Она благодарила Бога, что Натальи нет с ними и что ей не придется терпеть выпавшие на их долю испытания.
Часы оккупации обернулись днями, а дни начали складываться в недели… Катерина не раз мысленно извинялась перед Злариным. Он был абсолютно прав, когда говорил, что ни она, ни ее мать не имеют никакого представления о том, каково жить под властью врага. Над Конаком развевался желто-черный флаг Габсбургов. Пьяные солдаты грабили полуразрушенные и уцелевшие дома. Убийства гражданского населения стали массовым явлением. Пожилых женщин вешали, а тех, что помоложе, насиловали. Но пока отомстить было невозможно.
Высшие армейские чины заняли особняк Василовичей, и Зита с Катериной почти не уходили из госпиталя. В течение страшных десяти дней у них не было никаких известий о Сиси, а затем она вернулась в госпиталь без конвоя, еле держась на ногах.
Первой ее увидела Катерина. Она поставила поднос с медикаментами и бросилась к ней.
