— Сиси! — задыхаясь, прошептала она и обняла подругу. — О Боже! Мы уж думали, что больше никогда тебя не увидим! — Слезы облегчения текли по лицу Катерины. — Где они тебя держали? Что с тобой было? Как ты себя чувствуешь?
Катерина поняла, что последний вопрос был излишен. Сиси выглядела совершенно измученной. Ее кожа потеряла былую свежесть, лицо казалось изможденным, а под глазами образовались темные круги.
Усадив подругу на ближайший стул, Катерина испуганно спросила:
— Они мучили тебя, Сиси? Они тебя били?
— Они меня насиловали, — сказала Сиси едва слышно с ужасающим безразличием. — Я не хочу, чтобы об этом знала твоя мать. Я не хочу, чтобы кто-нибудь вообще знал об этом, кроме тебя.
— Но, Сиси, она должна знать!
Сиси покачала головой:
— Нет. Я не могу говорить с ней об этом, Катерина. Я не хочу, чтобы меня расспрашивали. Чтобы люди смотрели на меня с сожалением и постоянно мне напоминали об этом… — Ее голос слегка осекся, впервые обнаружив плохо скрываемые чувства. — Мне необходимы горячая вода и мыло. Есть здесь что-нибудь? Могу я принять ванну? Тысячи ванн?
Сиси негде было остановиться, кроме госпиталя, но здесь было полно раненых австрийских и венгерских солдат. Катерина подумала о том, сможет ли Сиси ухаживать за ними. Девушка начала снова работать в палатах, и Катерина заметила, что она так же заботливо относится к австрийцам и венграм, как раньше к раненым сербам.
В конце второй недели оккупации начали распространяться слухи о том, что союзники наконец смогли снова поддержать оружием и боеприпасами сербскую армию.
— Если это правда, наши солдаты опять двинутся с боями на север, — сказала Зита с жестким блеском в глазах. — Они прогонят этих скотов и убийц из Белграда и утопят в Саве!
Катерина, вспомнив, как австрийские солдаты выгоняли штыками на улицы обезумевших от ужаса старух и их казнили, всем сердцем согласилась с матерью.
Настроения австрийцев изменились. Триумф сменился явной тревогой. Стали поступать вести о победах сербской армии .на фронте. Было ясно — враг будет вынужден оставить город, а это значит, что скоро придет долгожданное освобождение. Раненые австрийцы и венгры старались подняться с постели, как когда-то раненые сербы, чтобы покинуть город и укрыться в безопасности за Савой.
Суматоха на улицах нарастала, и грохот пушек становился все явственнее.
— Австрийский штаб скоро покинет наш дом, — сказала Зита Катерине. — Я хочу узнать, какой ущерб нам причинили.
Кроме того, твой отец прежде всего направится туда, если вернется, и я хочу оставить для него записку, чтобы он знал, где нас искать.
Катерина не возражала. После всех пережитых ими ужасов пройти по улицам, заполненным убегающими в панике австрийцами, когда сербская армия была уже почти рядом, казалось так же безопасно, как прогуляться по Калемегданским садам в мирное время.
Однако Сиси заронила в нее сомнение.
— Австрийцы не уйдут с пустыми руками, — сказала она, когда Катерина ей сообщила, куда отправилась Зита. — Они собираются взять заложников. Когда ваша мать придет в свой особняк, им станет ясно, что она — его хозяйка. Ее схватят и увезут за Саву.
— Мама полагает, что австрийские военачальники уже покинули город, — сказала Катерина, но ее охватила тревога. — Она думает, наш дом уже пуст.
— Дай Бог, чтобы она оказалась права. Но даже если командиры дали деру, там могут оставаться низшие чины. А если и они покинули дом, возможно, там хозяйничают мародеры.
Катерина встревожилась не на шутку. Конечно, в доме могут быть грабители. О чем только она думала, позволив матери уйти одной в такой неспокойной обстановке?
— Я иду за ней, — сказала она, быстро скинув белый передник с красным крестом на груди. — Если никто из нас не вернется, не ходи нас искать. Сначала дождись, когда в город войдут наши войска.
Выйдя в коридор, заполненный ранеными, стремящимися покинуть госпиталь, Катерина попала в толчею и с трудом выбралась на улицу. Было ясно, что битва за Белград уже идет на окраинах, и австрияки стремились как можно скорее удрать из города.
Выйдя на улицу Князя Милана, она ужаснулась при виде страшных повреждений. Почти каждый второй дом был разрушен; университет, гордость города, был полностью уничтожен; мостовая испещрена воронками; повсюду обнажились подвалы — стены домов рухнули под обстрелом из крупнокалиберных орудия, и в земле зияли глубокие дыры.
Королевский дворец, несмотря на повреждения, все-таки устоял, как и их собственный дом. Сначала ей показалось, что их особняк пуст, но затем, быстро миновав вестибюль и войдя в одну из гостиных, она услышала громкий крик матери.
Катерина бросилась назад с заряженным пистолетом в руке.
Откуда раздался крик? Сверху или снизу? Может быть, из итальянской гостиной? Из кабинета отца? Из бального зала?
— Мама! — крикнула она прерывающимся от волнения голосом. — Мама! Где ты?
Со стороны кабинета отца донесся животный женский крик, послышался грохот падающей мебели, а затем неистовый голос матери:
— Убегай скорее, Катерина! Беги! Беги!
Катерина побежала к кабинету, сжимая тяжелый и скользкий пистолет во влажной руке. На этот раз она намеревалась использовать его без колебаний, и ничто ее не остановит.
Ее мать лежала на полу с окровавленным лицом Лиф ее платья был разорван, обнажив грудь, юбки задраны кверху. Верхом на ней сидел австрияк, пытаясь ее изнасиловать.
Он даже не поднял головы и не взглянул на Катерину, когда та вбежала в комнату.
— Если ты ее дочка, — сказал он с явным презрением, стараясь добиться своей цели, — то дожидайся своей очереди.
Катерина не колебалась. Она подняла пистолет, держа его обеими руками, и спустила курок. Солдат слишком поздно осознал опасность. Он повернул голову, и похоть, отражавшаяся на его лице, сменилась удивлением.
Пуля попала ему прямо в переносицу. Это был превосходный выстрел, словно Катерина всю жизнь упражнялась в стрельбе. Из пробитой головы хлынула кровь, и солдат рухнул на спину.
— Убери его! — пронзительно закричала Зита. — Ради Бога, убери скорей!
Катерина бросила пистолет и подбежала к матери.
— В доме есть еще солдаты? — возбужденно спросила она, схватив мертвеца за плечи. — Если есть, то в нашем распоряжении всего несколько минут, а может, секунд!
Зита покачала головой, выбираясь из-под убитого и едва сдерживая рыдания.
— Нет Кажется, нет! О Боже, Катерина! Что нам теперь делать?
Катерина с трудом оттащила тело солдата в сторону.
— Пока нам ничего не надо делать, — сказала она, стараясь овладеть собой. — Австрийцы со всех ног удирают из города. Через час здесь никого из них не останется, так что этого типа никто не хватится. А пока мы спрячем тело. — Катерина испытывала ужас при мысли о том, что в любой момент может кто-то войти. — Я отволоку его ко входу в погреб и столкну вниз. А ты пойди наверх и посмотри, не осталось ли что-нибудь из твоей одежды в шкафах. Ты не можешь выйти на улицу в таком виде, а нам надо вернуться в госпиталь. Оставаться здесь нельзя.
Зита прижала тыльную сторону дрожащей ладони к своим губам; по ее лицу текли слезы.
— Господи, сделай так, чтобы твой отец и Макс оказались в войсках, которые войдут в город. Макс и майор Зларин были правы. Нам не следовало здесь оставаться. Последние две недели мы даже не ухаживали за нашими ранеными, а обслуживали австрийских и венгерских солдат. Нам надо было уехать в Ниш вместе с Вицей и Евдохией.
— Нет, — решительно возразила Катерина, осознавая, что мать на грани нервного срыва. — Мы белградки, и наше место здесь. Пройдут годы, и ты будешь гордиться тем, что мы остались в городе. А
