– Ты вот что, – решил Александр Акимович. – Ты потренируйся один, ладно? А я пока за пивом сгоняю.
– Пиво должно быть правильным, – согласно кивнул Колян, мягким индейским шагом обходя стол. Взгляд с прищуром не отрывался от соблазнительного шара у самой лузы.
– Ну, я пошел. – Саша тихо прислонил тяжелый, покрытый вишневым лаком кий к отделанной диким камнем стене и поспешно вышел из бильярдной.
Вдогонку ему снова раскатисто загрохотало. Александр Акимович под шумок тихонько повернул ключ в замке, запирая Коляна в бильярдной, и сразу метнулся в гараж, расположенный в соседнем подвальном помещении. Не теряя времени, он вывел машину на дорогу у дома – мотор «Вольво» работал почти бесшумно, вышел из авто, запер въездные ворота, вернулся за руль и быстро поехал по проселку в сторону города. Уже на въезде в Пионерский микрорайон он посмотрел на часы, машинально засекая время: внутреннее чувство вкупе с жизненным опытом подсказывали Александру Акимовичу, что поиски исправного таксофона могут затянуться.
Так и вышло, большинство телефонных автоматов в открытых всем ветрам и хулиганам уличных кабинках было разукомплектовано: то нет диска, то отрезана трубка. Александр Акимович начал нервничать. Звонить из дома, с личного сотового или с работы он не мог, потому что мобильный абонента определил бы исходящий номер, а Александру Акимовичу было очень важно остаться неузнанным. На карту была поставлена чертовски большая сумма – причем в американских долларах.
– Томка! – Я широко раскрыла объятия, и пес с радостным лаем бросился ко мне. – Ах ты, морда! Соскучился?
Собаченция шумно лизнула меня в ухо.
– Как сто лет не виделись, – заметила Ирка, закрывая ворота. – Кота забрала бы, а? Насвинячит еще в машине!
– Накошачит, – поправила ее я, но оторвала от себя Томку, повернулась к машине и открыла заднюю дверцу.
Замотанный в пончо, Тоха энергично выпутывался, я помогла ему и сказала:
– Тохин, смотри, кто тут у нас!
Том, оживленно сопя, протиснулся к дверце, увидел взъерошенного кота и отпрянул. Тоха выгнул спину, зашипел, как индийская кобра, и замахнулся когтистой лапой.
– Встреча старых друзей прошла в теплой, дружественной обстановке, – саркастически прокомментировала Ирка.
Том, поджав хвост, проворно метнулся за угол, Тоха, чуть помедлив, выскочил из машины, сделал несколько шагов вдогонку за отступающим псом и остановился у крыльца, яростно хлеща себя по бокам пушистым хвостом. Теплый весенний ветер ерошил меховые галифе на его задних лапах, кот щурился и грозно разевал розовую треугольную пасть. Томка выглянул из-за угла, скосил глаза, примирительно повилял хвостом и сделал коту забавный собачий реверанс, присев на передние лапы.
– Это он играть хочет, – заметила я. – Ирка! Признавайся, ты с ним бегаешь или нет?
– Да что я, марафонец? – буркнула подруга, открывая входную дверь. – Тащи кота, вещи я сама занесу. С твоей псиной бегать – исхудаешь ну-ка, по шесть километров в день! А у меня каждый килограммчик на счету, сама знаешь, мой Моржик объемы уважает!
– Зараза ты все-таки, – не в первый раз посетовала я. – Ну что тебе какой-то килограммчик? Одним кило больше, одним меньше, какая разница? От твоего центнера не убудет!
– Завидуешь! – крикнула Ирка из глубины обширной прихожей.
– Вовсе нет, у моего-то любимого совсем другие критерии женской красоты. А с такой собакой, чтоб ты знала, нужно бегать не по шесть, а по восемь километров в день!
– Чудесно, вот ты сама и беги. – Ирка вернулась на крыльцо с кожаным поводком в руках.
Томка радостно запрыгал.
– Только пробежки мне сейчас и не хватает, – вздохнула я. – Ладно уж, пойдем гулять. Нет, Тоха, ты останешься дома!
Мягко отпихнув кота, я пропустила вперед собаку, вышла сама, притворила за нами калитку и побежала по проселку вдогонку за улепетывающим псом. Совсем как в старые добрые времена!
Черно-рыжая собака растворилась в ночи, как сахар в кипятке. Хоть бы гавкнул, паршивец!
– Дежавю, – буркнула я, потерянно озираясь.
На зрение в условиях плохой видимости надежды было мало, и я прислушалась: где-то справа в некотором отдалении послышались голоса – и собачьи, и человеческие.
Спотыкаясь в потемках, я с рекордной скоростью пробежала стометровку и буквально влетела в круг рассеянного желтого света под одиноким фонарем на углу улицы. И с разбегу врезалась прямо в группу граждан, состоящую из толстого папы, толстой мамы, пары упитанных детишек и крупной мохнатой собаки, сидящей на траве с самым обалделым видом.
– Здрасте, – слегка задыхаясь, приветливо поздоровалась я, по понятным причинам сразу сворачивая на собачью тему. – Красивый у вас пес! Это московская сторожевая?
– Хреновая это сторожевая, – невежливо буркнул в ответ похожий на сумоиста отец семейства, неласково подпихивая лохматый собачий зад тупым носком ботинка.
Обуреваемая недобрыми предчувствиями, я поспешно обернулась, легко проследила направление стеклянного взгляда московской сторожевой и виновато охнула:
– Томка! Отойди от миски!
Не отрываясь от посудины и явно не собираясь этого делать, пес дружелюбно помахал мне хвостом.
– Том, ко мне!
Бессовестная скотина в последний раз аккуратно прошлась по дну и стенкам чужой миски шершавым языком и вальяжно потрюхала в мою сторону. Я обреченно вздохнула. Московская сторожевая и ее владельцы, все пятеро, посмотрели на меня с немым, но ярко выраженным укором. Женщина дерганым движением робота опустила руку с надкушенным пирогом, с усилием проглотила забытый во рту кусок и озвучила общее недовольство:
– Так это ваша собака? – рука с пирожком обвиняющим жестом указала в сторону Томки.
Это было очень неосторожно!
Хап! Пирожок исчез в собачьей пасти, сам Томка тоже исчез, торопливо скрывшись в ночи, а я осталась, краснея под взглядами дважды ограбленного семейства.
– Она, ваше благородие, руку с батоном опустила, а собачонка, не будь дурой, батон-то и цапнула! – нервно хихикнув, тихонько пробормотала я, слегка переврав цитату.
– Чего? – недоброжелательно переспросил мужчина.
– Извините, кажется, у меня… у меня молоко убежало! – брякнула я первое, что пришло на ум, отступая за пределы освещенного круга.
Пять минут быстрого бега по изрытому колесами проселку – и на обочине придорожным столбиком возник сидящий Томка. Увидел меня, стервец, радостно залаял, развернулся и снова ускакал. Господи, на все воля твоя! Куда его опять понесло?!
Спустя еще пять минут я заподозрила, что у моей собаки острый приступ ностальгии: как выяснилось, бежали мы по тому же маршруту, по которому ежевечерне следовали пару лет назад, в моей прежней жизни. «Большой променад» протяженностью в восемь километров начинался и заканчивался у ворот трехэтажного кирпичного дома, в котором раньше жили и я, и мой бывший супруг, и Томка с Тохой, а теперь обретался только мой бывшенький, впрочем, уже не один, а с новым семейством. В свежеукомплектованном семействе были молодая жена, двое разнополых младенцев и никаких тебе четвероногих: в качестве братьев меньших бывшенький завел золотых рыбок. Рыбки ели много меньше, чем кот и собака, не делали луж на полу и куч на газоне, не царапали дорогие обои, не раскачивались на занавесках, не подкладывали в хозяйские тапки задушенных мышей и дохлых тараканов, не жрали молодые деревья, сидели себе в аквариуме и не гавкали!
– Том, вернись, нас там не ждут! – громко прошептала я псу, с разбегу толкающему закрытую металлическую калитку вскинутыми в прыжке передними лапами.