кольцо безжизненных пустынь и прикрыт, как крышкой, густыми таежными лесами Сибири, непригодными для пастбищ. С востока вся эта конструкция упиралась в недалекий берег Тихого океана. Вначале Великая Китайская стена, поддерживаемая мощью огромного и опытного государства, а после ее обветшания пограничные гарнизоны почти всегда закрывали щели из котла на юг. Оставался узкий выход – на запад.
Семитский генератор был опущен в знойный фавийский полуостров, как в мешок с песком. Крышкой здесь служило побережье Средиземного моря. Эта крышка была чуть приоткрыта, оставляя две щели – на юг и На север. Но с юга у щели стояли настороже грозные армии фараона, и семитская экспансия вырывалась сквозь северную щель…»
Слова Л. С. Клейна не лишены образности и выглядят достаточно убедительно, между тем у меня есть множество возражений против подобной схемы. Однако нас сейчас интересует индоевропейский «генератор», он же, (как читатель, наверное, догадался, хартленд. Безусловно, я {согласен с Л. С. Клейном в том, что местоположение хартленда есть вопрос для дискуссий. («Где помещался этот? генератор – вопрос спорный: аутентичные письменные источники об этом молчат»). Между тем, в данном случае в вопросы истории, как всегда, вмешиваются вопросы политики. Речь идет о позиции западноевропейской и вообще западной пропаганды и связанной с ней науки, в частности немецкой. Не секрет, что с XIX века, может и несколько ранее, немецкая историческая наука занимала крайнюю, шовинистическую позицию. После поражения во Второй мировой войне эта позиция оказалась соответствующим образом поколеблена, но окончательно не развенчана. В немецкой исторической науке до сих пор присутствуют такие фантазмы, как норманнизм, а данное обстоятельство говорит о многом. Известно, что Германия развязала две мировых войны, в обоих войнах потерпела жестокое поражение, но, как следует из русской поговорки, «битому неймется». Собственно германцы (т. е. алеманны, они же швабы, франки, саксы, бавары, тюринги) есть вполне вменяемое общество. Беда состоит в том, что в рядах именно немцев, а это составной этнос, в большом количестве представлены потомки западнославянских и прусских племен, наших с вами близких родственников. Вот эти – то наши ближайшие «братья по крови» и могут пустить кровь кому угодно. Те же французы после 1812 года сделали для себя соответствующие и очень правильные выводы, и, похоже, что в Россию их больше не затащишь даже на аркане. Но немцы…
Читатель должен знать, что всплеск национализма, характерен, во-первых, для трудных моментов истории общества, в качестве защитной реакции, во-вторых, при первичной организации государства. Примером второго случая является современный Казахстан, пытающийся таким путем перейти от древнейшего трайбализма к национальной организации. Между тем, в середине XIX века в Германии протекал сходный процесс, когда из кучки незначительных немецких княжеств формировалось централизованное немецкое государство. Соответственно, отсюда берут начало все теории об «истинных арийцах», «индогерманцах» и прочие идеологические инъекции для возбуждения общенационального духа.
Так вот. Вопрос о прародине индоевропейцев сразу же попал в цепкие руки «германизаторов унд ариезаторов». Широкоизвестный в определенных кругах Густав Косинна помещал индоевропейскую прародину в Северной Германии. Отсюда делались выводы о культуртрегерской миссии северных прагерманцев, наследниками которых, конечно же, являлись современные Косинне северные германцы, оставшиеся на коренной территории и потому, дескать, сохранившие чистоту расы. Теория Северной Германии в качестве индоевропейской прародины была подвергнута ожесточенной критике, причем с научной точки зрения, и от нее отказались не столько по политическим обстоятельствам (поражение нацистов в войне), сколько, прежде всего, вследствие именно научной несостоятельности. Следует отдать должное немецкой исследовательской мысли – «концепция восточноевропейского очага экспансии культур боевого топора охотно принимается и развивается (по состоянию на 1974 г. – К. П.} в Западной Германии (Э. Штурме, Е. Озольс, В. Милойчич, отчасти У. Фишер, К. Струве и др.)» (Клейн Л. С. Генераторы народов… 1974, с. 126–134).
Между тем концепция Восточной Европы в качестве индоевропейской прародины, как отмечал в свое время Л. С. Клейн, оставалась слабо разработанной и в настоящее время ситуация не поменялась в лучшую сторону. При этом попытки вести об этом речь, большей частью напоминают шовинистические построения того же Косинны. Вот здесь Л. С. Клейн делает весьма странный кульбит. Вместо того, чтобы призвать тогдашний советский ученый мир к серьезной работе над древнейшей историей индоевропейцев вообще и славян в частности, а также к анализу гипотезы о восточноевропейской прародине, он вдруг предлагает не что иное, как некий «компромиссный вариант».
Л. С. Клейн пишет: «Генераторы народов располагаются не в центре, а у краев Евразийского материка, в закрытых закоулках». Таким образом, «в этой картине совершенно не остается места для мистического расового духа как движущей силы экспансии „индогерманцев“, для биологической предопределенности их культуртрегерской роли и тому подобных устарелых догм, а также для сменивших их более современных сентенций – о постоянстве и предопределенности судеб географических районов, об извечности „угрозы с Востока“. (Клейн Л. С. Генераторы народов… 1974, с 126–134).
На первый взгляд, Л. С. Клейн высказывает благую мысль с целью постараться заткнуть брехливый поток западной пропаганды, и с этой целью он пытается определить место индоевропейской прародины компромиссным образом, т. е. на севере Центральной Европы откуда он и выводит тохар и, как следует понимать, именно по политическим мотивам отказывает им в восточноевропейской родине. Но какое отношение эти рассуждения могут иметь к науке? Кроме того, мысль о «монгольском степном генераторе» вызывает серьезнейшие сомнения. Эта гипотеза опять же лежит в русле извечных умонастроений о «татаро– монгольском нашествии», раздутых нашими патриотическими кругами до фантасмагорического состояния. Любопытно также и то обстоятельство, что «монгольский генератор» оказывается какой-то уж слишком малой мощности. Так, к концу XX века численность говорящих на монгольских языках составляла всего только 6,8 (!) млн. человек (см.: Тодаева Б. Х. Монгольские языки; http://ktugosvet.ru). Тогда как только на славянских языках говорят, по данным Лингвистического энциклопедического словаря (М., 1990) свыше 290 млн. человек, а на германских около 550 млн. Причем прошу учесть, что в группу германских языков входит еще и английский. Следует сделать вывод, что «монгольский генератор» не тянет даже на батарейку от ручных часов. Нельзя сказать, что идея Л. С. Клейна о генераторах народов лишена смысла, наоборот, она крайне интересна. Но только в том случае, если она будет очищена от политической конъюнктуры и всякого рода торговли.
Возвращаясь к нашим тукюэ, необходимо отметить следующее. Данная общность вполне могла разговаривать на тюркском языке. Почему? Возможно, что основной массой тукюэского народа являлись именно тюркоязыч-ные роды, а индоевропейцы оказались, в силу некоторых обстоятельств, только лишь правящим слоем. Однако, не стоит безусловно полагать тукюэ вообще каким-либо этносом. Л. Н. Гумилев по этому поводу сообщает: «Вокруг тюркютских царевичей группировались кроме тюркютов достатки разбитых жужаней и множество разных людей, почему-либо не ужившихся в родной юрте или на китайской службе. Происхождение их было различно, но говорили они между собой на древнетюркском языке (выделено мной. – К. П.) с небольшими отличиями в произношении. Они составляли „budun“ – народ, но не в смысле „этнос“, а в смысле, близком к понятию „демос“, так как „budun“ противопоставлялись беги (baglar). Это видно из контекста фраз: „turk baglai budun“ – „тюркские беги и народ“ или, может быть, „народ тюркских бегов“ и „turk qara budun“ – „тюркский черный народ“, причем qara budun – масса – понятие без оскорбительного оттенка; „alti bag budun“ – „народ шести бегов“, т. е. шести подразделений. Отсюда видно, что „budun“ – это рядовой состав орды, беги – командный, а вся система, т. е. орда в целом, понятие не этническое, а военно-организационное» (Древние тюрки. М., 2002; http://www.kulichki.com).
