Мегабласт взвыл дурным голосом и выстрелил в настенный календарь красным лучом, похожим на раскаленную проволочку. Закопченная физиономия офисной дамы побледнела и вытянулась, и она проворно убралась с линии огня.
Даже не притормозив, Ирка величественно и мощно, как боевой корабль, вплыла в распахнувшиеся перед ней двери директорского кабинета.
– Здравствуйте, мы вынуждены повторить проверку одного из ваших служебных помещений! – непререкаемым тоном сказала я директору, который до нашего вторжения мирно пил чай с баранками и прочими хлебобулочными изделиями.
Словно холостой выстрел, треснул раскушенный сухарь.
– А шо шлушилошь? – роняя крошки, спросил директор.
Орлиный нос его с нашей прошлой встречи нисколько не изменился, а теперь к нему добавились и совершенно птичьи, круглые глаза.
– К сожалению, при расшифровке показания нашего прибора определили в воздушном пространстве за окном вашей бухгалтерии превышение допустимого уровня энергоемких эфирных субстанций! – веско сказала я.
Вадик за моей спиной смешливо хрюкнул. Ирка, не растерявшись, сцапала с директорского блюдца баранку и затолкала ее в рот давящегося сдерживаемым смехом оператора.
– Я провожу вас! – директор выпорхнул из-за стола и промчался к двери, обогнув по крутой дуге грозно сопящую Ирку, в халате и маске похожую на одетого в белое Дарта Вейдера из «Звездных войн».
Словно по команде, мы развернулись на месте и зашагали в бухгалтерию. Теперь, когда впереди бежал директор, отряд двигался в том боевом порядке, который римские легионеры называли «свиньей».
– Попрошу всех очистить помещение! – строго сказала я бухгалтершам.
– Живо, живо! – зашипел орел-директор, подгоняя дам судорожными взмахами крыльев.
– Вы тоже, – сказала я директору. – Закройте дверь и удалитесь на расстояние не менее десяти метров, желательно – в помещение с огнеупорной дверью.
Подавившись крошкой, закашлялся Вадик.
– Крайне желательно! – неожиданно поддержал меня Ромашка.
Тон у него был сварливый, красные глаза воинственно сверкали.
Вадик поспешно поставил на ближайший стол камеру, после чего согнулся в астматическом припадке и, задыхаясь, опустился на пол.
– Живо, вон отсюда! – рявкнула я на обалдевшего директора и подбородком показала на корчащегося на полу оператора. – Или вы хотите стать следующей жертвой?
Директор шустро попятился к двери. Вадик, откровенно наслаждающийся ролью жертвы, слабым голосом сказал в спину отступающему:
– Кажется, в этой баранке было слишком много энергоемкого зефира!
– Не зефира, а эфира, балда! – с досадой поправила я, прислушиваясь к топоту ретирующегося директора.
Я надеялась, что поиски онеупорной двери уведут гипробумовцев достаточно далеко, и нас никто не подслушает.
– Какая разница – эфир, зефир? – Вадик, отряхиваясь, поднялся на ноги. – Все равно, чушь полная!
– Полная скрытого смысла! – я немного обиделась.
– Тихо, вы! – шикнула на нас Ирка, прислушиваясь к голосам, шепчущим нечто лишь ей одной.
Она плотнее прижала к голове наушники и скосила глаза. При этом ее тяжелый невидящий взгляд уперся в лоб Вадика. Выглядело это пугающе. Вдобавок, елозя по голове наушниками, Ирка безобразно взлохматила себе волосы и в результате обрела вид классической полоумной сивиллы, готовой пророчествовать.
– Пожалуйста, не надо на меня так смотреть! – оператор перестал улыбаться, поежился и потер лоб.
– Они поделили последний кусок пиццы! – с легким завыванием возвестила Ирка.
– Что она хочет этим сказать? – тревожным шепотом спросил меня Ромашка, видимо, полагая, что пророчество нуждается в толковании.
– Дураку понятно, что! – вскричала сивилла нормальным человеческим голосом с легким оттенком бешенства.
– Среди нас дураков нет! – обиделся Вадик.
– Вы идиоты! – Ирка закипела. – Я говорю, они сожрали пиццу, значит, сейчас перейдут в спальню! Ну, что я сказала!
В одном из окон квартиры Джулькиного хахаля свет погас, в другом загорелся. Я приникла к биноклю в нижнем ярусе мегабласта.
– Все, музыку включили, разговоров больше не слышно, – Ирка стянула с головы наушники.
– Разговоров, похоже, больше не будет, Джулька уже раздевается! – сообщила я.
– Дай посмотреть! – мелкий Чашкин прыгнул ко мне, протягивая руку к оптическому прибору.
– Но-но! – я увела мегабласто-биноклевый гибрид в сторону, одновременно для острастки включив ревун. Мегабласт взвыл, как сирена воздушной тревоги. В глубине гипробумовского коридора что-то грохнуло. «Огнеупорная дверь», – мельком подумала я.
– Подвинься, – Вадик толкнул меня плечом, занимая наиболее выгодную позицию для съемки. – Эх, темновато!
Тут же, как по команде, в интересующей нас спальне врубили иллюминацию: люстру и три мощных студийных софита. Свет был направлен на широкую кровать.
– Спасибо, свет в норме! – благодарно пробормотал оператор.
– Далековато, наверное? – я привычно забеспокоилась о качестве картинки.
– Заехал – дальше некуда, и кое-что мне видно! – ответил Вадик таким довольным голосом, что я поняла: видно ему отлично!
– Д-дай п-посмотреть! – Чашкин сильно раскраснелся и от волнения начал заикаться.
– Роман, возьмите себя в руки! – прикрикнула на него Ирка. – Ах, да, в руках у вас телефоны…
– И уже пора их задействовать! Рома, звони! – я ненадолго оторвалась от бинокля, чтобы проследить за действиями Ромашки. Очень важно было, чтобы он не перепутал мобильники.
Один из телефонов принадлежал самому Роме, а второй – покойному Виталику. Сотовый аппарат сантехника, подобранный нами в мусорном баке, исправно работал и содержал на счету определенную сумму денег – мы проверили. Мобильник мог бы работать еще долго, но сегодня у него была последняя гастроль. После той серии звонков, которую мы собирались сделать, телефону была прямая дорога туда, откуда мы его добыли – на помойку.
Чашкин слегка подрагивающим пальцем набрал короткий номер: 02.
– Не забудь изменить голос! – торопливым шепотом напомнила я.
– Не забуду мать родную! – кивнул Рома, пробуя свой «новый» голос. Потом он успокаивающе улыбнулся мне и тут же превратил улыбку в зверский оскал. Я поняла, что в милиции сняли трубку.
– Слушай внимательно, мент! – прорычал Рома.
– Поганый! – беззвучно, одной лишь артикуляцией просуфлировала Ирка.
– Поганый! – рявкнул Ромашка.
Я смотрела на него с восторженным изумлением. Я и раньше знала, что Чашкин отличный диджей, голосом он владеет не хуже, чем Паганини – скрипкой. Слушательницы «Радио «Тротил», млеющие от мужественного, бархатисто-эротичного, шелково-переливчатого голоса ведущего, даже не догадываются, что кумир их грез Роман – щуплый лысый юноша, красноглазый Фантомас-недокормыш. Да и я сейчас, закрывая глаза, при звуках рычащего и хрипящего баса мысленно рисовала портрет пугающей уголовной личности.
Перед моим мысленным взором встал помятый мужик в телогрейке. У него был бритый шишковатый череп, руки в наколках и маленькие бегающие глазки с отчетливой сумасшедшинкой.
