его голову, и босоногий Вадик несколько смахивал на монаха-капуцина, странствующего по святым местам в минимальном облачении. Впрочем, кротости и смирения паломник не демонстрировал.
– Куда это идешь ты на ночь глядя? – бессмертным шекспировким стихом спросил святой брат Вадик, устремив на невесту мутный взгляд.
Голос приятеля был полон затаенного коварства. Интонационно произнесенная им фраза живо напоминала знаменитую реплику Отелло: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?»
– Людочка со мной! – поспешила ответить я, надеясь этим успокоить ревнивого мавра.
Эффект получился обратный.
– И ты туда же? – укоризненно, с неподдельной болью в голосе вопросил Вадик.
Это уже было классическое обвинение в предательстве, исторически произнесенное умирающим Цезарем: «И ты, Брут!»
– Смени амплуа, трагик! – раздраженно попросила я приятеля, который своим несвоевременным практикумом актерского мастерства нас только задерживал. – Если хочешь, можешь тоже поехать с нами, только брюки надень.
Вадик прошлепал в свою комнату и вскоре вернулся со словами:
– Я готов!
Я критически осмотрела приятеля, но от комментариев воздержалась. Вадька напялил джинсы, но при этом почему-то не снял простыню и выглядел как беженец из охваченной пожаром бани. Сходство усугубляли резиновые шлепанцы на ногах и махровое полотенце, которым Вадик пытался разгладить слежавшуюся физиономию.
– Поехали, – повторила я, решив, что не время сейчас заниматься экипировкой второстепенного персонажа.
Главную роль в предстоящем спектакле должен был сыграть мой Масянька – сам того не подозревая. Если Ирка выполнила мои инструкции, все пройдет хорошо.
– Хорошо-то как! – словно вторя моим мыслям, произнес Вадик, выйдя из дома во двор. – Лето!
В голосе приятеля звучало удивление: очевидно, за проблемами личной жизни он как-то упустил из виду, какое нынче время года. На самом деле лето наступило уже некоторое время назад и было в самом разгаре.
Долгий жаркий день перетекал в розовый вечер плавно, как растаявшее мороженое через низкий край креманки. Оранжевое солнце уже спустилось в расщелину между двумя высокими домами и, сбивая с толку перебрасывающихся мячом пацанов, зависло над спортивной площадкой на уровне баскетбольного кольца. В воздухе пахло скошенной травой и пылью, на которой я оставила следы своих кроссовок, большими шагами проскакав к такси, как американский астронавт к родному луноходу. Безразличную ко всему Людочку я волочила за собой как мешок с образцами лунного грунта.
Космическую тему напрочь портил поспешающий за нами Вадик в пошлом банном наряде. Впрочем, нельзя было исключать вероятности того, что его помывочную разбомбил шальной астероид.
Пожилой таксист при виде нашей группы в полосатых купальниках шевельнул кустистой бровью, но мудро промолчал.
– Вадька, ты садись вперед, а мы с Людочкой сзади! – распорядилась я, заталкивая поглубже в салон наемной ракеты свою лунатичную спутницу, после чего совершенно по-гагарински скомандовала:
– Поехали!
– Куда? – хладнокровно спросил таксист.
Гагарину в исторический момент старта не нужно было произносить адрес, поэтому я забыла сообщить водителю пункт назначения. Извинившись, я назвала координаты своего дома, и синяя ракета марки «Жигули» незамедлительно стартовала.
За время недолгого полета никто из нас не произнес ни слова. На ближних подступах к своему жилищу я заворочалась на сиденье, одобрительно похлопала таксиста по плечу сторублевкой и сказала:
– Ближе подъезжать не надо, тут мы уже сами дойдем, ножками.
Вадик, взбодрившийся благодаря тому, что всю дорогу его помятую физиономию овевал поток воздуха из открытого окошка, уже высунул свои ножки наружу, но крайне неудачно угодил в кучку, оставленную на обочине каким-то невоспитанным песиком, и громко заругался. Собачья мама неизвестного четвероногого друга была упомянута в таком эротическом контексте, что даже бывалый таксист уважительно присвистнул и отчалил с возгласом: «Во дает парень!» Парень, ожесточенно ерзая испачканным шлепанцем по свежей травке, продолжал матерно «давать», и я не рискнула мешать проведению санитарно-гигиенического мероприятия. Тем более что для проведения следующей – решающей – фазы операции Вадик мне был не нужен.
Кто был мне совершенно необходим, так это капитан Лазарчук, получивший от Коляна конспиративное прозвище Рояль. Мой разговорчивый супруг упомянул, что Серега обосновался в сиреневых кустах, и я устремила пытливый взгляд на означенные заросли. Вероятно, капитан был на месте, потому что в ответ на содержащийся в моем взоре немой вопрос зеленые ветки застряслись, словно в середину куста вертикально обрушился взлетевший «свечой» футбольный мяч или небольшой метеорит. Местонахождение лейтенанта Белова, обозначенного в секретном докладе Коляна как белое пианино класса «Две звезды», было мне неведомо.
– Петруха, она уже на подходе! – сообщил лейтенанту по мобильному капитан Лазарчук. – Посмотри слева, ты ближе. Ленка не одна идет, тащит за собой какую-то девицу.
– Да их трое, – поправил коллегу Белов, залегший под пушистой лапой молодой елочки.
Под маломестным хвойным шатром помещались только голова и плечи лейтенанта. Все остальное пряталось в лохматой поросли неухоженного газона. Лейтенантские ноги азартно ерзали в высокой траве, вызывая тем самым большой интерес у кота Зюзика, наблюдающего за этой возней с подоконника соседнего дома.
– Ленка, а с ней девица и еще мужик, завернутый в белую простыню, – доложил лейтенант старшему товарищу.
– Завернутый в простыню? Покойник, что ли? – озадачился Лазарчук. – Неужто эта зараза с собой труп притащила?!
Умница Белов без объяснений понял, кого именно капитан назвал заразой, и покачал головой, забыв, что Лазарчук его не видит:
– Нет, мужик живой, злой очень: идет за девчонками и матерится не переставая.
– Ты придержи-ка на всякий случай этого злого, – распорядился капитан. – Потихоньку, без шума.
– Угу, – с удовольствием ответил Петя, которому уже надоело лежать без дела.
Матерящийся Вадик как раз поравнялся с елочкой. Белов потихоньку высунул руку и неожиданно дернул пешехода за щиколотку, но при этом немного промахнулся и зацепил заодно испачканный шлепанец.
– А, м-мать! – изумленно выкрикнул Вадик, падая на гравийную дорожку.
– У, м-мать! – забыв про конспирацию, взревел Петя, ощутив на своей ладони субстанцию естественного собачьего происхождения.
– Ма-а! – взвыл кот Зюзик, совершив давно назревавший перелет с подоконника на укрытый осотом и крапивой голеностоп Белова.
– Что такое? – Я притормозила у подъезда.
На шум обернулась даже индифферентная Людочка.
Вадик лежал на дорожке и изумленно таращился на елочку, сквозь колючие ветви которой на него уставилась пара небесно-голубых глаз Пети Белова.
– Мау! – густым басом сказал лейтенант, смекнув, что его засекли, и пытаясь спасти положение. – Мау, мау!
И, поскольку Вадик не выглядел убежденным этой демонстрацией его кошачьей природы, Петя извернулся, сцапал за загривок остервенело грызущего лейтенантскую щиколотку Зюзика и прямо из-под елочки, классической баскетбольной подачей снизу, выбросил кота на дорожку.
– М-мо-о! – возмутился кот, по параболе уходя вверх.
С воем падающей бомбы он рухнул на Вадика с полутораметровой высоты, чудесным образом приземлившись на все четыре лапы.
