оно!
Крутой завиток под моими настойчивыми пальцами подался, и нажатием невидимой кнопки дверца, замаскированная под картину, открылась. За ней обнаружился темно-зеленый металлический сейф с кодовым замком, вмонтированный в стену.
– Не трогайте! – пискнула Людочка. – Я вызову милицию!
– Милицию мы и сами вызовем, если что, – пообещала я, одну за другой сосредоточенно выставляя в пяти окошечках желтенькие металлические буковки. – «О», теперь «р», потом «и», снова «о» и, наконец, «н»… Вуаля!
– Как?.. – Людочка дернулась и затихла. Вероятно, этому поспособствовало то, что взволнованная Ирка слишком сильно стиснула ее бока своими могучими лапами.
– Так! – сказала я. – Так, как я и думала!
– Ну что там? – вытянув шею над плечом поникшей Людочки, спросила Ирка. – Пусто?
– Пусто, – подтвердила я, сползая с высокого банкирского ложа. Мимоходом сдернула с поддерживающей балдахин колонны витой шнур с кистями. – Поверни ее!
Ирка жестко развернула безвольную Людочку, я спутала ей руки за спиной помпезным шнуром и распорядилась:
– Тащи ее в гостиную, в этом склепе мне неуютно.
– А теперь что? – спросила подружка, перебазировав пленницу в гостиную и без особой заботы уложив ее прямо на пол.
Впрочем, на паркете лежал превосходный мягкий ковер, так что Людочке должно было быть удобно. И пролежни ей не грозили: по моему плану, в самом скором времени Людочку ждала дорога.
– И не куда-нибудь, а в казенный дом! – сказала я вслух, подытоживая свои мысли.
– Что? – переспросила Ирка.
– Ирусик, операция вступает в решающую фазу, – сказала я ей.
– Это фаза «Пан или пропал»? – предположила подружка.
– Ты сегодня просто поражаешь меня своей догадливостью! – похвалила я. – Да, пан или пропал! О подробностях сейчас не буду говорить, наша канареечка уже просыпается… Выйдем-ка на пару слов.
Мы вышли из гостиной в прихожую, и там я, не теряя из виду ворочающуюся на ковре пленницу, шепотом проинструктировала подругу:
– Ирусик, лети ко мне домой. Няню отпусти, у нее как раз рабочий день заканчивается, и сиди с Масяней дома. Задерни шторы и включи в комнатах свет.
– Какой свет, сейчас только начало седьмого! – удивилась Ирка.
– Тихо! Я знаю, что говорю! Задернешь шторы, включишь свет и позвонишь Сереге. В сумерках он должен сидеть на лавочке на нашей бельевой площадке, только пусть не бросается ко мне с приветственной руганью, когда я приеду…
– А когда ты приедешь?
– Говорю же: в сумерках! Да, еще очень важный момент: не вздумай снимать с веревок просохшее белье! Все, теперь иди! – Я подтолкнула подругу к выходу из квартиры.
Боюсь, мои распоряжения прозвучали довольно сумбурно. Ирка вышла на лестничную площадку с квадратными глазами и на прощанье прошептала:
– Белье с веревки не снимать…
Похоже, это несчастное белье ее добило. Выглянув в окно кухни, где на диване размеренно похрапывала шотландская черепашка, я увидела, что подруга протопала к машине размеренной поступью игрушечного робота. Мотор она завела только через минуту!
Проводив взглядом отъезжающую «шестерку», я заботливо подоткнула клетчатое одеяльце спящему Вадику и вернулась в гостиную, где на полу возилась Людочка.
Ирка, не заботясь об удобстве пленницы, уложила ее лицом вниз, и теперь девица пыталась перевернуться. Она ворочалась с боку на бок и напоминала мне буксующего на одном месте тюленя, только не толстого, как подавляющее большинство приличных ластоногих, а отощавшего и обессилевшего от долгой бескормицы.
– Помочь? – спросила я. И, не дожидаясь ответа, подхватила Людочку за локотки и рывком вздернула вверх.
Похоже, мы с Иркой разыграли классический дуэт «Плохой полицейский – хороший полицейский»! Подружка добровольно взяла на себя роль плохого полисмена, а я изобразила хорошего: проявила гуманизм и усадила Людочку в кресло. Надо признаться, выглядело это сидячее место не более привлекательно, чем электрический стул, однако Людочка безропотно угнездилась на неуютной конструкции из металлических кривулек и пластмассовых лоточков. Если бы я не знала, что это стул, подумала бы, что передо мной сушилка для посуды или многоступенчатая подставка для цветочных горшков. Впрочем, голубоглазая красавица-брюнетка вполне могла сойти за редкий экзотический цветок – вроде орхидеи-мухоловки.
– Устраивайтесь поудобнее, – лицемерно пригласила я. – Нам с вами предстоит долгий разговор.
– А я вас знаю, – неожиданно объявила Людочка. – Вы вместе с Вадиком работаете, так?
– Видели нашу коллективную фотографию? – доброжелательно поинтересовалась я.
– Видела, – согласно кивнула девица.
– А еще одно фото посмотреть не хотите?
С этими словами я потянула замочек на «молнии» своей сумки, сделав это нарочито медленно и многозначительно: примерно так рассупонивают свои застежки профессиональные стриптизерши.
– Ап! – Я выдернула из сумки снимок, который сегодня утром напечатала в фотоателье.
В отличие от зрителей стриптиз-шоу, Людочка не стала аплодировать. Она только изумленно округлила глаза и приоткрыла рот. Через несколько секунд с розовых уст девицы сорвался закономерный вопрос:
– Вы ненормальная?
– А кто сейчас нормальный? Весь мир сошел с ума! – посетовала я, не упустив возможности процитировать Шекспира, и на манер статуи Свободы подняла фотокарточку над головой, держа ее белой «изнанкой» наружу. – Внимание на снимок! Хотя нет, не будем спешить. Людочка, как у вас с сердцем, нормально, не барахлит? Может, вам стоит принять какое-нибудь лекарство для укрепления нервов и сердечно-сосудистой системы?
Людочка смотрела на меня как на сумасшедшую, а я балагурила, чувствуя себя очень глупо и совсем не весело. Мне очень не нравилось то, что я собиралась сделать, но у меня не было другого выхода. Как говорил в знаменитом фильме Жеглов, мой коллега по детективному цеху: «Вор должен сидеть в тюрьме». Преступницу Людочку нужно наказать! Да черт с ним, с наказанием, ее хотя бы остановить надо, а то эта предприимчивая и беспринципная красавица еще не одного мужика со свету сживет! Причем следующим в очереди на кладбище стоит мой друг Вадик, которого я должна спасти, пусть даже вопреки его собственным желаниям! Эх, Вадик, Вадик! А еще говорят, что мужчины – сильный пол! Узнал шокирующую правду о своей возлюбленной и вместо того, чтобы воздать негодяйке по заслугам, напился и забылся, а я теперь за него отдувайся!
Рассуждая таким образом, я нарочно старалась посильнее разозлиться, и мне это удалось. Ощутив могучий прилив праведного гнева, я понеслась на этой волне: убежденно прошептала себе под нос «Но пасаран!» – и развернула фотографию изображением к Людочке.
И почти сразу же пожалела об этом! Розовое лицо красавицы сделалось серым, как бетонная стена, образец цвета которой был у нее перед глазами, рот мучительно перекосился в беззвучном крике. Я с трудом удержалась, чтобы не надавать самой себе пощечин.
Фотография, на которую неотрывно смотрела несчастная Людочка, запечатлела маленького мальчика на фоне сырой стены не то подвала, не то бункера. Голая лампочка на длинном шнуре давала мало света, но ребенка вполне можно было узнать – хотя бы по приметному созвездию родинок на предплечье. Косолапо свернув босые ножки на цементном полу, у стены стоял Андрюша Петров – голенький, чумазый, с серым от грязи и блестящим от слез лицом.
Даже я, точно зная, что этот снимок – всего лишь хороший образец применения компьютерной программы обработки изображения, не могла смотреть на него спокойно. Женька использовал Андрюшино фото, которое я скачала с Людочкиного мобильника. Вырезал изображение ребенка из жизнерадостного
