мобильник.
– С удовольствием приподниму и шмякну тебя собственными руками, – пообещала подружка. – Только скажи, в чем дело?
– Дело в том, что я балда! – Я наконец нашла сотовый и застучала по кнопкам, впопыхах даже не сообразив, что могла двумя тычками вызвать последний входящий номер.
Мою самокритику Ирка приняла благосклонным кивком.
– Блин, не отвечает! А домашний…
– Блин, не отвечает тоже? – подсказала догадливая подружка.
– Блин! – в отчаянии воскликнула я, от огорчения напрочь позабыв весь свой запас ругательств. – Ирусик, придется нам мчаться к Вадику домой!
– Что-то я проголодалась, – пробормотала Ирка без видимой связи со сказанным. Наверное, многократное упоминание блинов растревожило ее подсознание. – Домой так домой, поехали, раз надо! Только объясни, что случилось?
– Пока ничего страшного, надеюсь, – немного успокоившись при виде того, как деловито и ловко Ирка разворачивает машину, ответила я. – Мне просто пришло в голову еще одно слово, которое Людочка вполне могла сделать кодовым. «Орион»!
– Чего-чего?
– Орион! Созвездие такое!
– Что-то я не пойму, при чем тут астрология? – нахмурилась Ирка.
– Астрономия, балда! Впрочем, она тут тоже ни при чем… У Людочкиного сынишки на плече несколько родинок, очень запоминающийся рисунок, повторяет созвездие Орион. Гениальный шифр!
– Значит, мы несемся к Вадику, чтобы сказать ему, что теперь он должен устроить своему сейфу проверку на вшивость с Орионом, да?
Ирка все поняла правильно и явно не ждала от меня подтверждения, но я все же склонила голову перед ее сообразительностью, после чего подружка тоже размашисто кивнула и так же размашисто придавила педаль газа.
В тихий дворик с тыльной стороны элитного двенадцатиэтажного дома, населенного состоятельным народцем вроде Рябушкиных, наша «шестерка» ворвалась с яростным рычанием и скоростью пограничной овчарки, преследующей нарушителя. Дорожка вела прямо к подъезду, и я успела испугаться, что Ирка собралась въехать на шестой этаж без помощи лифта, но в последний момент подруга ударила по тормозам, и машина остановилась точно меж двух лавочек, разделив надвое веселую компанию подростков.
– Здоров, пионеры! – гаркнула Ирка пацанам, которые опасливо поджали ноги подальше от дымящихся колес нашей «шестерки». – Сидите спокойно и ведите себя хорошо! Поцарапаете мне тачку – оборву с ваших юных организмов все, что обрывается.
– В первую очередь – руки, – уточнила я, без задержки вдвигаясь в подъезд – на удивление чистый, недавно отремонтированный и без посторонних ароматов вроде свежей кошачьей струи или горелой пластмассы.
Лифт сиял чистотой и зеркалами, но двигался очень медленно. Нетерпеливая Ирка вслух считала этажи, некстати вспомнив детство:
– Три! Четыре! Пять, пять с половиной, пять с веревочкой, пять с ниточкой, пять с иголочкой…
Я с разбегу вонзила палец в кнопку дверного звонка, разразившегося в ответ птичьей трелью.
– Канарейка? – склонив голову набок, прислушалась Ирка.
– Простите? – обиженно переспросила Людочка Петрова, ошибочно приняв сказанное на свой счет. Надо сказать, что в ярко-желтом брючном костюме из облегченного льна она имела основания воспринимать название певчей птички как оскорбление.
– Бог простит, – ответила я, грубо заталкивая девушку в желтом в глубь просторной прихожей. – Где Вадик?
– В чем дело? Что вы себе позволяете? – Людочка хлопала длинными ресницами.
А я хлопнула ее по руке, потянувшейся к трубке телефона, и бросила через плечо Ирке, грозно сопящей за моей спиной:
– Придержи ее!
– Угу! – Подружка с готовностью приняла в медвежьи объятия возмущенно чирикающую Людочку.
Я рысью промчалась по апартаментам, про себя в очередной раз ругнувшись в адрес отечественных буржуинов. Сколько у них тут комнат, я даже не поняла! Впрочем, жилищные условия Рябушкиных меня сейчас интересовали мало, я искала Вадика. Приятель нашелся в просторной комнате, назначение которой я с долей сомнения определила как пищеблок, потому что там имелась электроплита, талантливо замаскированная под тумбочку. У стены во всю ширь раскинулся просторный диван, на котором так же просторно раскинулся Вадик, талантливо замаскированный под морскую черепаху – весьма крупную и с панцирем редкого окраса «в шотландскую клетку». Из-под вздувшегося горбом плотного шерстяного пледа торчали две голые стопы и одна лохматая голова. Причем и голова, и ноги свешивались на одну сторону дивана, словно Вадик под пледом завязался в узел. Этот анатомический выверт внушал мне тревогу, но я не стала заглядывать под покрывало. Удовольствовалась тем, что упала на колени рядом с ложем, близко заглянула Вадику в лицо и рявкнула ему в ухо:
– Рота, подъем!
Наш водитель Саша Мякишев, когда я однажды проделала этот нехитрый трюк с ним, едва меня не побил и потом долго занудно объяснял, что для любого русского мужика, имевшего счастье служить в родной армии, призыв роты к подъему – хуже, чем рев труб Апокалипсиса. Вроде Апокалипсис наш мужик вполне может проспать, а армейскую побудку – никогда. Помнится, разбуженный мной Саша, прежде чем понял, что над ним пошутили, успел, не открывая глаз, выпрямиться в своем водительском кресле и проворно намотать на одну ногу воображаемую портянку!
Вадик же даже ухом не повел! Только промурлыкал что-то капризно-укоризненное и втянул голову под свой шотландский плед.
– Живой! – обрадовалась я.
– Мертвый! – насмешливо возразила Людочка, которую Ирка притащила в кухню, чтобы самой не пропустить ничего интересного. – Смертельно пьян!
– Ничего, мы и сами похозяйничаем! – ответила я, подарив канареечной красавице недобрую улыбку.
Мимо Ирки, обхватившей Людочку, как ребенок – любимого плюшевого мишку, я вышла из кухонно- спальной комнаты и отправилась на поиски знаменитого фамильного сейфа Рябушкиных. Мне казалось разумным искать его в первую очередь в комнате покойной Ангелины Митрофановны. Вкус Вадиковой матушки в отношении интерьера помещений был мне немного знаком благодаря посещению рабочего кабинета банкирши, потому я не стала внимательно осматривать квадратную гостиную с мебелью из затейливо изогнутых металлических труб, комнату Вадика с переизбытком аудио– и видеоаппаратуры и похожую на монашескую келью комнатку с односпальной кроватью, в изголовье которой восседал анемичный байковый заяц с длинномерными конечностями акселерата и располагающей улыбкой дауна. Это явно была девичья светлица Людочки.
Сунувшись за очередную дверь, я влипла физиономией в складки бархатной портьеры и поняла, что к сейфу – это сюда. Мебель в комнате была темной, массивной, а кровать под пышным балдахином выглядела так, что я лично возлегла бы на нее только в одном случае – имея в перспективе вечный сон. Ни о каких любовных играх на этом ложе не могло быть и речи. Максимум, кого можно было принять в такой спальне – это нотариуса, прибывшего, чтобы заверить завещание!
Тем не менее я без промедления нырнула под сень балдахина, проползла к подушкам и потянулась к картине, висящей над изголовьем кровати.
– Это что за мадам Помпадур? – от двери спросила Ирка, которой не понравилась изображенная на портрете дама.
– Это сама Ангелина Митрофановна в лучшие годы жизни, портрет маслом, работа неизвестного, но наверняка высокооплачиваемого художника, – отозвалась я, проворно ощупывая резную золоченую раму картины. – Сей живописец знатный льстец, он преукрасил натуру лучше, чем пластический хирург! Ага, вот
