Но Витьку, похоже, сейчас мог остановить только бульдозер. В два прыжка он преодолел не очень-то длинный коридор и влетел в комнату. Алексей бросился следом и замер на пороге.
Черта в комнате не было, как не было и подноса с пустыми чашками. Даже 'Фауст' стоял в шкафу на своем обычном месте.
'Конспиратор', — с уважением подумал о черте Алексей, но вслух сказал:
— Ну что, удовлетворил свое любопытство? А теперь выметайся, иначе схлопочешь.
— Да подожди ты, — как-то сразу скукожившись, пробормотал Витька. Плохо мне что-то, дай отдышусь.
И он, не дожидаясь разрешения, плюхнулся в кресло, еще не успевшее остыть от волосатого зада Леонарда.
Алексей плотно закрыл за собой дверь и тоже присел.
На физиономии Шубина явно читалось сожаление о чем-то, уже почти положенном в карман, но неожиданно утерянном. Алексею это было понятно, но вот странными были оттенки облегчения, блуждающие в уголках витькиных губ и явно указывающие на тот факт, что что-то страшное у человека осталось позади. Будто он сбросил со своих плеч непомерный груз, и к тому же готов рассказать каждому встречному, как ему ловко удалось это проделать. Алексей не ошибся.
— Ты представляешь, — сказал Витька, — мы его уже почти зажали в угол, ума не приложу, куда он делся.
— Кто?
— Да черт же, черт побери!
— А-а-а. Так ты свою бредовую идею не оставил? — хмыкнул Алексей.
— Она не бредовая.
— А хочешь докажу?
И Алексей слово в слово пересказал слова Леонарда о кладах, которых физически в советское время быть не могло. Странные рассуждения черта о его деловых отношениях с Гермесом он, естественно, опустил.
Шубин долго искал дар речи, а когда нашел, тихо промямлил:
— Ты ж меня под корень подрубил, ты ж, можно сказать, на взлете меня подстрелил. Господи, сколько труда, сколько сил впустую положено… А что я Гоге скажу?
— Кстати, а где он?
— Домой пошел. Обиделся на меня. А я вдруг вспомнил, что когда мы возле дома черта зажали, только у тебя на кухне свет и горел, да балкон был нараспашку. Вот и решил проверить. Лучше б не делал этого.
— Знал бы где упал, соломки натаскал.
Витька зло ощерился, но спросил вполне миролюбиво:
— Слушай, а может, хоть один, самый завалящийся, но где-то есть?
— Кто?
— Ни кто, а что. Клад.
— Не думаю, — уверенно ответил Алексей.
— Господи, а как все хорошо начиналось. Классически, можно сказать, застонал Шубин.
И его вдруг понесло. Брызгая слюной, он взахлеб начал рассказывать о своих приключениях, о первой в истории человечества охоте на черта, о своих мечтах, мыслях, о том, как законно, непременно законно, получит большую часть клада, о разработке немыслимой операции.
— Вот ты, к примеру, с чего бы начал? — неожиданно спросил он Алексея.
— В смысле? — не понял тот.
— Ловить как бы ты его стал? Способы знаешь? Небось изобретал бы велосипед.
— Зачем? Порылся бы в литературе, — невольно включился в игру Никулин, — наверняка есть какие- то методы.
— Грамотный, — почему-то недовольно пробурчал Витька. — Я, между прочим, к этой мысли тоже пришел. Только в отличие от тебя я не дурак самому в книгах копаться. Сунул в лапу одной грымзе из институтской библиотеки, и она через пару дней мне справочку подготовила — пальчики оближешь! И ссылки на авторов, и исторические примеры и даже какие-то цифры с формулами. Вот эту справку я вдоль и поперек изучил. До хрена, правда, не понял, но кое-что для себя вынес. Выходило, черти чаще всего любят сходки устраивать на перекрестках, колокольнях, в банях, омутах да старых заброшенных домах, особливо, если прежний хозяин того дома руки на себя наложил. Правда, были и другие зацепки, но я решил оставить их про запас. И знаешь, что самое обидное? Прежде чертей тьма-тьмущая по Волопаевску шарилось, а как понадобились — ни одного.
Мы с Гогой полдня на перекрестке Ленина и Крупской проторчали. Думали, место оживленное, значит там чертей скорее всего и увидим. Кого только не зрели: и инопланетян, и леших с кикиморами в обнимку, и татарчу во главе со своим джагуном. Даже Ивана Сусанина видели с поляками, ох, он и лапшу им на уши вешал, заслушаешься. Мы с Гогой едва сами за ним не увязались да, слава Богу, про клад вовремя вспомнили. А чертей, мать их за ногу, все нет и нет.
Короче говоря, отправились мы после обеда на колокольню, что при храме Спаса-Рукавички-Про- Запаса. Залезли, устроились в уголке, сидим, курим. А жарко там, как в аду. Солнце-то колоколенку насквозь простреливает, не укроешься.
Час просидели, потом Гога и говорит:
— Пойду мынэралки куплю. Ба-аржоми. Нэ то от жары свыхнёмся.
И только он шаг сделал, как из лаза голова высовывается: рожа мохнатая, глаза лютые и волосы дыбом торчат. Гога как заорет:
— Вот он! — хвать его за уши да давай к себе тянуть.
— Про клад требуй! — верещу я и бросаюсь ему на помощь.
Да как назло, зацепился я за веревку, потом за другую, короче, запутался, как муха в паутине. И остается мне только наблюдать за поединком, потому как даже подсказку дать не могу. Колокола ведь гудят, трезвонят на весь белый свет. Я же с дуру сперва дергаться стал.
А Гога, как витязь в тигровой шкуре, уперся ногами в пол, напрягся весь и тянет черта к себе. Тот упирается, орет что-то благим матом, но разве этим южного человека проймешь?
В общем, скорее всего, оторвал бы он образине этой голову, кабы не кувыркнулся вместе с ней в люк. Колоколенка ходуном пошла, так они смачно ступеньки лбами пересчитывали. А я вишу на веревках и рыдаю, что ничем Гоге помочь не могу.
Дорыдался. Минут через пять ко мне архангелы явились при погонах. Оказалось, рядом патрульная машина была.
Так мы в первый раз в ментовку и попали. Да кто ж виноват, что звонарь так на черта похож? Вот и я о том же.
Однако, через час нас все же выпустили на свободу. И мы первым делом отправились в хозмаг веревки покупать, ибо следующим пунктом назначения была Чудинка. Сам знаешь, речушка ни абы какая, в засушливый год блоха перепрыгнет. Но один омут на ней я знал. Туда еще в прошлом годе комбайн 'Колос' сковырнулся — так и не достали.
Чин чином, устроились на бережку, канаты свои забросили, да давай воду мутить.
Вижу, Гога после колокольных своих кувырканий приуныл малость, ну я и давай его подбадривать:
— Ничего, — говорю, — поймаем мы окаянного, задом своим чувствую.
А Гога как сверкнет глазами, мне аж дурно стало.
— Я, — говорит он мне, — тэбя за язык нэ тянул.
В общем, заткнулся я, сижу веревкой в воде болтаю, про себя приговариваю: 'Ловись рыбка большая и маленькая'.
И поймались. Мы с Гогой. Как назло мимо рыбнадзор проплывал. Увидели они в руках наших по веревке и решили, что мы сеть тянем.
А мы-то не врубаемся. Сидим, веревки крутим да на них пялимся. Подплыли эти гады, на берег попрыгали, и давай нам руки заламывать.
