вычетом из зарплаты, шантажом и угрозами добиваясь согласия на ведение программы с бэккорректором!
Я уже приготовилась скучно отбывать время, оставшееся до финального свистка, когда дверь редакторской широко распахнулась и на пороге выросла знакомая дородная фигура.
– Привет! – вскричала Ирка. – Угадай, что у меня тут?
– А чего тут угадывать? – я прищурилась на обувную коробку, которую она нежно прижимала к груди, и без труда прочитала разборчивую надпись на ярлычке. – У тебя там полусапоги женские замшевые, цвета охры, сорок первого размера.
– Ошибаешься! – торжествующе вскричала подружка, сняла крышку и бережно поставила коробку на мой стол: – У меня тут новый член семьи!
Я заглянула внутрь. Содержимое по ряду параметров вполне соответствовало заявленному на этикетке: цвет охра, замша, размер сорок первый или около того. Только это были не сапоги, а щенок. Если я не ошибаюсь, шарпей.
– Нравится? – с гордостью спросила Ирка.
– Нравится, – кивнула я. – Только я полагала – новым членом вашей семьи будет ребенок, а не шарпеенок!
Ирка уже несколько недель при каждом удобном случае намекала, что у них с Моржиком скоро будет пополнение. Естественно, я думала – они наконец-то собрались стать родителями!
– Нет, что ты, к ребенку мы еще не готовы! – замахала руками подружка.
– Разве? Вы так замечательно ладите с Масянькой! – нисколько не кривя душой, напомнила я.
– Ты же понимаешь, одно дело – замечательно ладить с чужим малышом, и совсем другое – день и ночь налаживать контакт со своим собственным, – рассудила Ирка. – Мы с Моржиком решили сначала потренироваться на собаке. Если благополучно пройдем испытания на животном, перейдем к опытам на людях!
– Разумно, – согласилась я, с интересом и симпатией рассматривая нового члена семейства друзей.
Занятно, но щенок был здорово похож на Ирку: рыжий, с толстой складчатой мордахой и курносым носом. Только очи у него были не голубые, а желтые, и разрез глаз другой, отчетливо монгольский. Я озвучила свои мысли, и Ирка кивнула:
– Я думаю назвать его Чингисханом!
Маленький Чингисхан что-то пискнул, но смысл его заявления от нас ускользнул.
– Ну, ладно, ждем вас сегодня на крестины, – деловито сказала подружка, вновь накрывая коробку крышкой. – Мы с Чином сейчас отправимся готовить праздничный ужин, а за тобой через полчасика заедет Лазарчук. Заберете Масяню и Коляна и сразу – к нам. Хотя нет, не сразу!
Ирка что-то вспомнила и остановилась на пороге.
– Подскочите по пути к офисному зданию на углу Зеленой и Южной и заберите в фойе Сережу Трофимова.
– Он тоже зван на щенячьи крестины? – удивилась я.
– Можно сказать, сам напросился, – добродушно усмехнулась подруга. – Позвонил мне ни с того ни с сего, спрашивал, как мы поживаем. Между прочим, твоим здоровьем интересовался!
– Душевным, надо полагать? – пробормотала я, краснея под испытующим взглядом подруги. – Я ему, Ир, по глупости всучила телефончик покойного Балды. Хотела помочь решить вопрос со страховкой за разбитую машину. Когда поняла, что сморозила глупость, пришлось перезванивать и извиняться, и вышло так сумбурно, что парень вполне мог принять меня за идиотку.
– Не он первый, не он последний! – съязвила подружка.
И пока я искала, чем в нее запустить, она со смешком испарилась.
Лазарчук приехал за мной ровно в восемнадцать ноль-ноль и не поленился подняться в офис. Дежурная охранница, семидесятилетняя девица-вохровица Бабулина, которую капитан здорово взволновал, предъявив на входе свое служебное удостоверение, примчалась в редакторскую с выпученными глазами с криком:
– Елена, вставай, ты свое отсидела! Давай на выход с вещами! За тобой милиция пришла!
Я выглянула в коридор, увидела шкодно ухмыляющегося Лазарчука, кивнула ему и, сказав взбудораженной Бабулиной:
– Моя милиция меня бережет! – отправилась, как было велено, на выход с вещами.
По пути к моему дому Серега попытался меня допросить:
– Колись, подруга, зачем потащилась на квартиру Марусенко? – строго спросил он. – Бабка тебя сдала с потрохами.
– То есть сказала, что я присутствовала при том, как она обнаружила послание Лилианы в ее компьютере? – уточнила я, желая общаться нормально, а не на жаргоне. – Было такое, верно.
– Значит, факт существования этой записки ты подтверждаешь? А текст помнишь?
– Дословно – нет, конечно, наизусть я его не заучивала.
Лазарчук выжидательно поглядывал на меня, и я постаралась напрячь память.
– В общих чертах – там было написано что-то вроде «Я совершила страшный грех, мне нет прощения, прощайте, люблю-целую, навеки ваша – Лилиана».
Серега заглянул в свою записную книжку и кивнул:
– Вроде близко к тексту. Конечно, если верить бабке.
– Если тебе нужна точность, залезь в домашний компьютер Лилианы и спиши слова, – досадливо посоветовала я.
– К сожалению, не могу, – тоже с досадой сказал Серега. – Бабуля, темная женщина, умудрилась что-то грохнуть во внучкиной машине, от записки не осталось и следа. От всех других текстовых файлов, впрочем, тоже. Приходится верить на слово одной старой клюшке и одной молодой… Тебе, в общем. Так была такая записка, точно?
– Не стану скрывать, была, – подтвердила я.
– Правильно, от милиции и медицины ничего скрывать не нужно, – согласился довольный Лазарчук. – Обещаю, что все твои страшные тайны умрут вместе со мной.
– Да живи ты, ради бога, хватит вокруг меня покойников! – Я перекрестилась. – Никаких страшных тайн у меня нет. Я пошла к Лилиане домой, чтобы доверительно поговорить с ней с глазу на глаз и выяснить, нет ли у нее романа с Коляном.
– Ты в чем-то подозреваешь своего мужа?! – Лазарчук удивился так, словно мой муж был святым, канонизированным еще при жизни.
– Уже нет, – успокоила его я.
– Потому что гражданка Марусенко умерла?
– Это тоже аргумент, – кивнула я. – Кроме того, я узнала, что Лилиана была равнодушна к мужчинам.
– А чего ж она тогда убила своего любовника Набалдашкина?
– А это я у тебя хотела бы спросить! Ты же у нас профессиональный сыщик, знаток криминальной психологии, людовед и душелюб! – съязвила я.
Серега крякнул и заткнулся. Тут мы как раз подъехали к дому. Няня сдала мне малыша, ребенок с удовольствием принял предложение прокатиться в гости к тете Ире, дяде Моржику и незнакомой собачке, и мы резво покатили дальше.
По дороге Масяня отличился. Наш водитель допустил какое-то несерьезное нарушение правил дорожного движения и был остановлен некстати подвернувшимся инспектором. Пока наш капитан и сержант-гаишник довольно мирно, по-свойски беседовали, обсуждая досадный водительский промах Лазарчука, Мася высунулся в окошко и, указав пальчиком на полосатый жезл инспектора, громко и с выражением процитировал стишок:
– Палка, палка-выручалка, теперь будешь отнималка! – на что сержант закономерно обиделся и в сердцах едва не оштрафовал Лазарчука.
Серега кое-как решил дело миром, но потом еще долго бубнил что-то нелестное про законы наследственности, согласно которым длинный язык и манера лезть не в свое дело передаются из поколения
