– На улице тоже
Дежурный вопрос, так, для порядка:
–
Аппарат, подсоединенный к голове, отвечал ему ровной зеленой полосой без начала и конца, безнадежный прямой ответ.
– Неважно, – продолжал Лусса, –
И в самом деле, он не хотел бы обнаружить кровать пустой.
– У меня тоже
Он говорил с ним по-китайски, но старательно все переводил. Он вбил себе в голову обучить его китайскому. («Знаешь, дурачок, Бельвиль скоро станет совсем китайским, говорят, во сне лучше запоминаешь... если ты закончишь когда-нибудь свой тихий час, так хоть не зря потратишь такую уйму времени».)
– Представь себе, твоя подружка задумала нас всех перестрелять, ей кажется, что это мы виноваты в твоей смерти.
Он разговаривал с ним как с «церебрально-живым», не допуская и мысли, что обращается к мертвецу.
– И заметь, она не так уж неправа. Но наша вина, так сказать, опосредованная, не прямая, ты это поймешь.
Лусса с Казаманса находился в здравом рассудке. Он не собирался воскрешать мертвых. Но он, вместе с Гюго (тем, который Виктор), был убежден, что умершие – весьма осведомленные собеседники.
– Женщина за тебя мстит, представляешь! Мне такая честь никогда не выпадет.
В ответ – та же зеленая прямая.
– Из-за меня, скорее, повесились бы. Я не тот, за кого мстят, а тот, кого наказывают: понимаешь?
Медицина и дышала вместо Малоссена.
– Твоя Жюли уже вывела из строя Шаботта, Готье и, сегодня утром, Калиньяка. Правда, Калиньяк легко отделался – ранением в плечо и в ногу. Остальное, надо думать, отложили на потом. Твой друг Тянь стрелял в нее, но только два пальца отхватил.
Медицина подпитывала Малоссена скупо, по капле.
– За себя я не боюсь, ты меня знаешь, ну, если только слегка, в разумных пределах. Но я не хотел бы, чтобы она убила Изабель.
Медицина была подключена к невосполнимо пустому черепу Малоссена. Она умоляла откликнуться.
– Слушай, ты не мог бы похлопотать за Изабель? Шепнешь на ушко своей Жюли... а?
Дело в том, что, не будучи уже никем, мертвые кажутся нам способными на все.
– Потому что Изабель, видишь ли, дурачок, Изабель... и потом, Бог свидетель, сколько ты с ней ругался...
Лусса подыскивал слова. Китайские слова и их братьев-близнецов в переводе.
– Изабель... Изабель это невинность... клянусь тебе... сама невинность с большой буквы,
Лусса говорил, сердце его рыдало, голос его дрожал.
– Это единственное преступление в ее жизни, клянусь тебе ее же бесценной головой: угрожать бескрайнему миру своим крошечным пальчиком, сущее дитя, говорю тебе...
Тем вечером, в начале восьмого, Лусса с Казаманса предпринял попытку защищать дело Королевы Забо перед Малоссеном, который, по его мнению, занимал самую выгодную позицию из всех обвинителей, чтобы вынести ей оправдательный приговор.
– Хочешь, я расскажу тебе ее историю? Нашу историю?
(...)
– Да?
(...)
– Что ж, слушай внимательно. История Королевы Забо, рассказанная ее негром Луссой с Казаманса.
29
(Лирическое отступление)
Королева Забо – это сказочная принцесса, «из тех, из настоящих, дурачок». Она покинула свой ручей, чтобы взойти на престол бумажного королевства. И вовсе не родители, а мусорные бачки привили ей страсть к книге. И не в библиотеках выучилась она читать, а по газетным обрывкам. Она единственный издатель в Париже, которому помогло взобраться на трон именно практическое знание предмета, а не отвлеченные разглагольствования, которые обычно этому сопутствуют.
Нужно видеть, как она закрывает глаза, раздувает ноздри, вдыхает запахи библиотеки, все разом, и, принюхавшись, безошибочно определяет местоположение пяти сигнальных экземпляров на чистой рисовой
