Маленькая торговка прозой

здравому смыслу этот, в твидовом пальто, не захотел добровольно расстаться со своим бумажником. Пришлось брать силой. Разбили в кровь лицо, ногами запинали по почкам. Задохнувшись от боли, «твидовый» не мог даже вскрикнуть. Лысый решил, что это несерьезное отношение к работе, и вмешался. Особых усилий не потребовалось: стоило ему только пальцем ткнуть – и они повалились друг на друга. Молокососы, что с них взять, в пустых горшках и то весу больше. Потом он помог толстяку подняться. Кровь била из него фонтаном. Лысый прикладывал платок, пытаясь остановить кровотечение, но того заботило лишь одно:

– Мой Лоти, Лоти...

Он харкал кровью, но на языке у него было одно:

– Мой Лоти...

Его мучила другая боль:

– Оригинальное издание, понимаете...

Лысый, конечно, ничего не понимал. «Твидовый» потерял свои очки. Он рухнул на тротуар. Вот чудак, что за радость дрязгаться в луже собственной крови? Тот шарил вокруг, как слепой.

– На рисовой бумаге...

Шахтер с юных лет, перешедший потом на ночные облавы, Лысый видел в темноте, как кошка. Он без труда нашел то, что искали. Небольшая книжка валялась в нескольких шагах.

– О! Месье... если бы вы знали...

Он судорожно прижимал к сердцу свое сокровище.

– Вот, возьмите, прошу вас, пожалуйста...

Он открыл бумажник и протягивал Лысому целое состояние. Лысый раздумывал. Для грабителя это были нечестные деньги. Но тот засунул ему пачку в карман.

Когда Лысый рассказал о своем приключении Изабель, девчушка наконец улыбнулась, что редко с ней случалось:

– Это был библиофил.

– Библиофил? – переспросил Лысый.

– Да, тот, кто предпочитает книги литературе, – объяснила она.

До Лысого все еще не дошло.

– Для таких людей важна только бумага, переплет, – продолжала Изабель.

– Даже если внутри ничего не написано?

– Даже если там написана какая-нибудь ерунда. Они расставляют свои томики подальше от солнечных лучей, они даже не разрезают страницы, они берут их в руки, только надев тонкие перчатки, они их не читают, они на них смотрят.

И тут с ней случился припадок дикого смеха, раньше Лысый принимал этот ее смех за приступы астмы, спровоцированные угольной пылью шахтерского поселка. Но нет, этот вырывавшийся из легких поток воздуха был смехом Изабель. Лысый никогда не мог понять, над чем она смеется. На этот раз малышка пояснила:

– Мне только что пришла идея, очень, как бы это сказать, в духе предместья Сент-Оноре.

Лысый ждал.

– Забавно было бы самим делать редкие книги с переплетами из тканей Гермеса, Жанны Лафори, Ворта, О'Россена...

Она принялась икать, выкрикивая имена известных модельеров.

– Верх шика, правда?

Идея дочери понравилась отцу. Девчонка была права. Лысый наконец понял, в чем тут фокус: эстеты никогда даже не открывают книги. Что бы там ни случилось, высокая мода будет подниматься все выше, кулинарное искусство все так же будет ублажать желудки аристократии, любители музыки всегда сумеют настроить свои скрипки, и даже в худшем из катаклизмов планетарного масштаба всегда найдется такой чудак в твидовом пальто, готовый лечь костьми за оригинальное издание.

Лысый отправился по модельерам. Те и в самом деле нашли идею «шикарной». Лысый собрал их обрезки. Изабель в это время рылась на помойках, отбирая материю, выбрасывая шерсть и синтетику и оставляя лен, хлопок, холст и марлю. Лысый умаслил лучших печатников, и вскоре известнейшие печатни выпустили Барреса в обложке от Баленсиаги, Поля Бурже в гермесовском переплете, Жана Ануя в наряде от Шанель или какое-нибудь «Острие меча» юного де Голля в одеянии тончайшего шелка от Борта. Всего пару-тройку номерных экземпляров каждого названия, но по такой цене, которая позволила доверху наполнить тарелки Изабель.

Лысому следовало бы на этом остановиться. Его «идея» оказалась более христианской, чем занятие его жены, костюмы его стали отныне белизны безупречной, и его девочка ела теперь досыта, найдя наконец то, что было ей по вкусу.

Увы, Лысый был захватчиком по натуре. Сделав себе состояние на производстве редкой книги, он захотел стать папой римским над библиофилами, богом переплетов, которые делают книги бессмертными. Обрезков модных домов ему показалось мало. Ему понадобилось тряпье со всей столицы, он захотел монополии. С другой стороны, Лысый был примерным польским католиком. Он не желал иметь дела со всякими евреями из Сантье или Марэ[28]. Но именно там были ткани. И кожа для переплетов. Лысый нанял целую армию тряпичников, которую он бросил на еврейские помойки. Его войско вернулось побитым, с пустыми руками. Лысого это озадачило. Кто-то осмелился пойти против него. Это случилось впервые. Он вооружил своих ребят крюками с отравленным острием. Двое не вернулись, остальные были так напуганы, что не могли ничего толком объяснить. Нет, они не знали, что произошло, нет, они ничего не видели. Как будто на них вдруг опустилась кромешная тьма, и они разбились