отбивает такт вальса миллионов. Мы – это Жюли, Сюзанна, Жереми (который считает себя обязанным документировать каждое событие, с тех пор как Королева Забо посвятила его в романисты), Клара и я. Так как твое прибытие ожидается в ближайшие дни, Жервеза с профессором Бертольдом напоследок еще раз проверяют твое снаряжение. Они отправили нас с твоей мамой прогуляться и просили не торопиться с возвращением. Так что мы доставляем Жервезу в клинику на желтеньком «пежо» твоей мамочки и всей семьей отправляемся почтить своим присутствием распыление Вламинков, Валадон, Сера, Пикассо, Браков и прочих Сутиных, Джиммов Дайнов и Лаклаветинов из эклектической коллекции Флорентиса, под пристальным взглядом парижского бомонда, при слабом попискивании калькуляторов бомонда токийского. В итоге получается кругленькая сумма.
– Которую мои наследники вложат в какую-нибудь дурь, я в них нисколько не сомневаюсь, – брюзжит старик Рональд, расположившийся между Сюзанной и Жюли.
Шедевры, выставляемые на аукцион и снимаемые на пленку, сменяют друг друга на экране в такт танцующему молотку, и, когда с каждым третьим ударом они соскакивают с мольберта, создается странное впечатление: они как будто переходят в мир иной. И вместе с ними, как ни в чем не бывало, уходит сама жизнь Рональда.
А Рональд тем временем наклоняется к уху Сюзанны:
– Следующий лот касается непосредственно вас, Сюзанна, он должен с лихвой покрыть расходы на будущую фильмотеку.
Что и подтверждает аукционист, объявляя коллекцию, выставленную на торги с поразительно высокой стартовой ценой «единственной в своем роде». Экспонат – внушительный фолиант в кожаном переплете – появляется на пюпитре перед объективом кинокамеры. Внимательные бинокли, затаенное дыхание, напряженное ожидание…
– Ничего себе постановочка, – шепчет Жереми.
Рука фокусника в белой перчатке открывает наконец эту книгу: очевидно, старый пергамент, который Рональд откопал на какой-нибудь свалке средневековых древностей.
– Смотрите внимательно.
– Что это? – спрашивает Жюли.
Ответ вспыхивает на экране в сопровождении голоса аукциониста: монах за письмом прижимает руку к груди, воздев очи к небу, одновременно с мольбой и твердостью, что придает его взгляду сложное выражение силы и смирения.
– «Святой Августин» Ботичелли, – объявляет голос аукциониста, – фрагмент фрески Огнисанти во Флоренции.
Жюли вскакивает, едва удержавшись от крика, а голос продолжает:
– Это не репродукция и не эскиз флорентийского мастера, о чем, казалось бы, свидетельствует необыкновенно точное воспроизведение цветовых сочетаний, нет, это татуировка, выполненная на коже женщины.
Возгласы взбудораженной толпы. Ужас Жюли, которая едва находит в себе силы прошептать:
– Рональд, где вы это взяли?
– О! Это долгая история…
Которую Рональд не успевает нам поведать, так как чей-то очень знакомый голос шепчет ему на ухо:
– Вы арестованы, господин де Флорентис. Дивизионный комиссар Лежандр и двое его инспекторов в штатском вырастают у нас за спиной. Инспекторы скромно подхватывают старичка под локти.
– Вы арестованы за соучастие в убийстве девушек, татуировки которых находятся в этом томе.
И, пока полицейские выпроваживают Флорентиса к выходу, дивизионный комиссар Лежандр одаривает меня приветливой улыбкой.
– Нисколько не удивлен встретить вас здесь, господин Малоссен, и надеюсь в скором времени вновь видеть вас у себя.
С другого конца высококлассный зазывала, ничего не видя и не слыша, продолжает в запале:
– Татуировки, составившие данную коллекцию, принадлежат представителям разных ремесел. Здесь вы найдете татуировки сообщества мясников, относящиеся к XIX веку, а также – мастеров-стеклодувов, датируемые еще более ранней эпохой, не говоря уже о серии татуировок, выполненных на теле проституток, о чем свидетельствуют шесть образцов, воспроизводящих знаменитейшие творения итальянского Возрождения и фламандских живописцев, в том числе и эта замечательная копия «Святого Августина».
Он охотно и дальше распространялся бы на эту тему, но Лежандр прервал его, объявив, что лавочка закрывается, и конфисковал ценнейший экспонат как вещественное доказательство.
66
Так что ты скажешь о подобном невезении? Ведь Рональд де Флорентис виновен в этом деле с татуировками не больше, чем в убийстве Иова. Я надеюсь, ты так же думаешь? Иначе как объяснить, что серийный убийца продает с аукциона татуировки, срезанные со своих жертв?
Точно в этот момент нашего с тобой внутреннего спора – мы как раз ехали забирать Жервезу из больницы Святого Людовика – твоя мама встревает в наш тайный разговор, спросив меня:
– Что ты говоришь?
Я смотрю на Жюли. Она ведет свой маленький «пежо» величаво, как лайнер, отчего прохожим кажется, что мимо проплывает, скажем, «роллс-ройс». Жюли повторяет:
– Что ты только что сказал, Бенжамен? Ты говоришь сам с собой?
Я был на твоей глубине, и она торопит меня подняться на ее чистую гладь.
– Нет, я сказал, что Рональд здесь, конечно, ни при чем.
– Почему «конечно»?
– Мамзель в розовом костюмчике, которая пыталась втянуть меня в это дело, нашла себе другого козла отпущения, вот и все.
– Но все-таки он ведь должен был у кого-то купить эти татуировки.
– Только не у Сенклера. У кого-нибудь другого, возможно.
Да, возможно, простодушный Рональд де Флорентис оказался последним звеном в длинной цепи все убывающей вины.
– Странный все-таки предмет торговли… – бурчит Жюли.
Это мнение полностью разделяет Сюзанна, голова которой появляется на передней линии, между наших сидений.
– Это верно, не представляю, чтобы мне пришлось содержать фильмотеку на деньги, полученные от торговли человеческой кожей. У кино, конечно, много недостатков, однако оно еще далеко от каннибализма. До сих пор оно пожирало только души. А в души еще надо верить…
И тут Сюзанна сообщает нам, вот так, без предупреждения, что она оставляет этот проект с фильмотекой и возвращается на родину, в Пуату, преподавать греческий и латынь; она уезжает сегодня же вечером, и это уже решено.
– Я вам пришлю свой адрес. И вы будете приезжать смотреть хорошие фильмы ко мне домой.
– Вы бросаете «Зебру»?
Она в последний раз поливает нас звонким смехом.
– У меня никогда не было воинственной жилки, а «Зебру» слишком рьяно защищают все эти районные комитеты. Подбросите меня до Полковника Фабьена? Дальше я дойду пешком.
Сюзанна выходит на площади Полковника Фабьена, обойдя машину сзади, наклоняется над опущенным стеклом Жюли и в качестве прощания дарит нам одну маленькую фразу, которую она, должно быть, не слишком часто доставала из своего словаря:
– Я вас очень люблю, обоих, очень. Так держать!
Блеснув в последний раз своими ирландскими глазами, она помахала нам рукой и зашагала прочь таким решительным шагом, будто уже сейчас отправлялась в Пуату пешком.
Ни с того ни с сего я вдруг говорю:
– Ты знала, что у этой латинистки – черный пояс по дзюдо?
– И что эта королева киноманов – чемпионка по теннису, да, я это знала, – отвечает Жюли, нажимая на газ.
