вырвался из-под скрежещущих об асфальт носилок.
– Вот это да!
Племянница обернулась, впившись в доктора расширенными зрачками.
– Вы это специально сделали?
– Это не я хотел ехать быстрее, – заметил судебный медик, не сводя глаз с носилок.
– Точно, – сказала племянница. – Задний ход. Быстро!
Врач повиновался. Распахнутая настежь откидная дверца приближалась к носилкам, как разинутая пасть кашалота.
– Стоп!
Они были в нескольких метрах от тела.
– Выходите. Обойдите сзади и втащите эти носилки.
– Он весит девяноста два килограмма, – заметил Постель-Вагнер.
Взгляд племянницы скользнул по пустынной улице. Немного поколебавшись, она сдержалась.
– Нет уж, доктор, я шагу не сделаю из этой машины. Выходите, подтащите носилки досюда. Я останусь внутри и помогу вам втянуть дядю на место. Это единственное, что я могу для вас сделать, ну или убить вас…
Судебный медик открыл боковую дверцу, обошел машину сзади и взялся за ручки носилок. Пока Постель-Вагнер, пятясь, тащил носилки, согнувшись под тяжестью Шестьсу, племянница повернулась к Тома и его бабушке:
– Вот видите, – сказала она, приветливо улыбаясь, – он хотел оставить вас одних, но я вас не бросила.
Когда она вновь обернулась, спина врача уже вписалась в квадрат открытой дверцы.
– Браво! – вскричала племянница. – С виду не крепкий, а ведь дотащили! Теперь слушайте меня внимательно.
Пауза.
– Вы меня слушаете?
Постель-Вагнер сделал знак, что слушает.
– Вы встанете на колени и поднимете носилки как можно выше. Я возьмусь за ручки, а вы обойдете и поднимете с другой стороны. Договорились?
Опять кивок.
– Оружие у меня в кармане, доктор. Одно неверное движение – я бросаю моего дядюшку, и вы – покойник. Идет?
– Еще как, – одними губами ответил врач.
– Прекрасно. Так, осторожно; на три счета: сгибаем колени, вытягиваем руки. Раз… два… три!
Согнули, вытянули. Ручки носилок перешли от Постель-Вагнера к племяннице.
– Хорошо. Теперь идите поднимите сзади. Скорее!
Судебный медик взялся за две другие ручки, и племянница потащила носилки на себя, отступая маленькими шажками. Она продвигалась, согнувшись от тяжести под низким потолком машины.
– Колеса сломались! Больше не катится!
Толкнули, потянули, и носилки вернулись наконец на свое место.
– Ну вот, – выдохнула племянница.
– Ну вот, – выдохнул Постель-Вагнер.
Подняв голову, племянница не без удивления заметила на лице доктора улыбку разделенного усилия. Прямая откровенно-заговорщическая улыбка!
Она поняла весь смысл этой улыбки, когда, распрямившись, почувствовала на своем затылке холодное дуло.
– Ну вот, – отозвался эхом третий голос.
В ту же секунду чья-то рука скользнула в карман белого халата и освободила ее от тяжелого револьвера.
– Всё. Теперь можешь повернуться.
В том, что увидела племянница, обернувшись, едва можно было узнать человека. Какой-то живой матрас. Мрачный, мягкий и опасный. Образ, который она знала слишком хорошо. Устрашающее видение, которое проникло внутрь машины через оставленную открытой переднюю дверцу так бесшумно, будто возникло в ее собственном мозгу. Лицо без взгляда между тем пристально следило за ней из-за пластикового забрала, в котором отражался лишь отблеск ночи.
Лицо Закона.
Словно подтверждая эту догадку, раздался пронзительный вой сирен, и ночь озарилась сплошным мигающим сиянием. Одна, посреди улицы, машина скорой помощи в миг превратилась в некую драгоценность в лучах прожекторов. Открылась левая дверца. Другая форма, идентичная той, что держала племянницу, схватила бабушку Тома своими большими руками в стеганых рукавах.
– Все в порядке, мадам. Выходите.
Сколько их повыходило из прилегающих подъездов, из припаркованных машин. Племянница не оборачивалась. Она знала, что еще несколько автоматов уставились сейчас на нее через раззявленную пасть кашалота.
– Молчишь? – спросил вдруг детский голос. Стоя на коленях на переднем сиденье, Тома разглядывал племянницу.
– Ты больше ничего не скажешь? – настаивал он.
Племянница действительно ничего не говорила.
– Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.
Племянница встретила взгляд Тома. Ей показалось, что на губах мальчишки она увидела собственную улыбку. Впечатление еще больше усилилось, когда ребенок, многозначительно поведя бровью, объявил спокойным рассудительным голосом – капнул змеиным ядом:
– Ну вот видишь, ты больше не говоришь, но это ведь не конец света.
36
Жервеза, должно быть, не скоро забудет это свое пробуждение.
– Меня, – станет говорить она потом, – словно вытолкнуло на поверхность буйком или мячом, надутым светом! В глубине таял сон, а я поднималась. Я не торопилась подняться, но мяч спешил меня вытолкнуть. Толща воды обтекала мою кожу с невероятной быстротой.
Она выскочила из забытья, как пробка, среди аплодисментов и гейзеров шампанского.
– Мы его поймали, Жервеза!
Она очнулась в больничной палате в окружении своих стражников – котов и тамплиеров. Все говорили одновременно и поздравляли ее друга, судебного медика Постель-Вагнера, который, не зная толком куда себя деть, прятался в клубах дыма своей огромной трубки.
– Хирург, Жервеза, мы его поймали!
– Сцапали племянничка!
Кажется, она поняла, что Постель-Вагнер способствовал аресту «хирурга». (Которого они называли также «племянником» или «племянницей», что вносило некоторую путаницу.)
Титюс и Силистри развернули план Парижа прямо на полу в палате. Они объясняли сутенерам Рыбака, как они прижали племянницу, устроив засаду на всех перекрестках в районе восьмисот метров. В то же время они обращались и к Жервезе, хваля отважного Постель-Вагнера и то, как этот лекарь все рассчитал, точно, как в аптеке, мастерски газанув на перекрестке улиц Шарантон и Ледрю-Роллен – одной из семнадцати ловушек, приготовленных к двум часам ночи.
– Настоящий мужик, чертов тихоня!
И как, при резком рывке машины, слетели с креплений обитые металлом носилки, что и было предусмотрено, и выбили откидную дверцу, державшуюся на честном слове.
Ее также поставили в известность, что в течение двух суток, пока шла вся операция, она, Жервеза, спала сном праведницы, охраняемая отрядом Рыбака. Людей не хватало. Но обслуживание было по высшему разряду. Комар не проскочил бы в палату к Жервезе. Коты вполне могли бы занять свое место в рядах полиции. Серьезно. Вот был бы набор!
