Великая огнестрельная революция

нанимателя до тех, пока тот будет платить деньги, и там, где будет ему угодно, а не 40 дней и 40 ночей и только на своей земле.

Спрос рождает предложение, а предложение стимулировало спрос, и наемничество стремительно распространялось, тесня шаг за шагом прежнее феодальное ополчение. Последнее все чаще и чаще созывалось только в крайнем случае, когда возникала серьезная угроза государству или для подавления внутренних мятежей, волнений и беспорядков. Обычно же корона стремилась заменить службу ополчения денежными выплатами и на собранные средства нанять либо наемников, либо заключить с землевладельцами контракты на несение службы в течение всего срока военной кампании.

Профессионализация и в известной степени «коммерциализация» войны неизбежно вели к дальнейшему усложнению и совершенствованию военного дела. Эпоха, когда на поле боя доминировал благородный тяжеловооруженный всадник, постепенно уходила в прошлое. Презираемые, хотя и считавшиеся необходимыми пехотинцы играли в военных кампаниях, которые вели западноевропейские монархи, все большую роль, и не только во время осад и обороны крепостей и замков, но и в полевых сражениях. Дальнейшему совершенствованию подверглось искусство фортификации. Это способствовало появлению первых отрядов специалистов-техников, обслуживавших стремительно усложнявшуюся механическую артиллерию, а также занимавшихся ведением осадных работ.

Добавим к этому, что опыт кампаний и сражений показывал, что одного лишь личного профессионализма стало недостаточно, нужен был профессионализм коллективный, а дать его могла лишь полностью наемная армия, состоявшая из солдат, для которых военная служба была профессией, единственным ремеслом, а война – образом жизни. Примером тому может служить знаменитое сражение при Креси в 1346 г. Без преувеличения, Европа была потрясена известием о катастрофе, которая постигла блестящее французское рыцарство в этой битве. Примечательно, что поражение армии короля Филиппа VI было обусловлено не столько неумением драться и отсутствием храбрости у французского рыцарства и даже не разрозненностью и неорганизованностью атак французской рыцарской конницы, сколько ошибками в использовании профессиональных наемников-арбалетчиков и отсутствием в должной степени отработанного взаимодействия рыцарской конницы, щитоносцев-павезьеров и арбалетчиков. А все это стало следствием того, что французская армия была слишком рыхлой, несколоченной, не превратилась в настоящий боевой механизм, машину, все части которой были бы хорошо притерты друг к другу. Оказалось, что одной только рыцарской доблести и отточенных навыков владения оружием уже недостаточно, чтобы победить. И отнюдь не случайно льежский хронист Жан Ле-Бель, живший и творивший в 1-й половине XIV в., с сожалением писал, что если в годы его молодости «…сеньоры не брали в расчет конных воинов, если у тех не было шлемов, увенчанных геральдической фигурой…», то к началу Столетней войны, по его словам, «…счет войскам ведут на всадников с копьями, с панцирями, с кольчугами и с железными касками. Поэтому мне кажется, что на моей памяти времена сильно изменились (выделено нами. – П.В.). Ибо кони, покрытые геральдическими попонами, шлемы, украшенные геральдическими навершиями, латы и плащи с гербами, по коим можно было узнать их владельцев, отошли в прошлое, им на смену пришли кольчуги, называемые ныне панцирями, подлатники и железные каски. Теперь какой-нибудь жалкий слуга может быть вооружен столь же добротно и красиво, сколь и благородный рыцарь…»⁵⁵.

Что еще, как не эта фраза, может красноречивее свидетельствовать о начавшемся упадке благородного рыцарства и росте значения наемников, от которых их наниматели требовали не благородного происхождения, но прежде всего умения сражаться и переносить тяготы военной службы. В расчет берется теперь все чаще и чаще даже не количество, а качество воинов, а сама война становится все больше ремеслом, уделом профессионалов, а не развлечением благородных рыцарей. Все это неизбежно вело к дальнейшему усложнению военного дела и к изменению самого характера войны. Ведь распространение наемничества внесло в войну, и без того дело кровавое и жестокое, нотки некой инфернальности. «Ведя речь о средневековой войне, – писала французский историк З. Ольденбург, – невозможно не сказать о безотчетном ужасе, который вызывало одно только упоминание о рутьере – существе без Бога, вне закона, без прав, без жалости и без страха. Его боялись, как бешеной собаки, и обращались с ним, как с собакой… Одно его имя служило объяснением всем жестокостям и святотатствам, он воспринимался как живое воплощение ада на земле…»⁵⁶. В самом деле, набираемые обычно из низов общества и зачастую из разного отребья, люмпенов, маргиналов, оказавшихся вне традиционной иерархии средневековых «сословий»-tats, наемники-рутьеры были действительно настоящей «сволочью», «сбродом» в изначальном смысле этих терминов, к которой были неприменимы обычаи «правильной» войны. Для них и в самом деле «законы были не писаны». С учетом этого становится понятным, почему войны становятся все более и более кровопролитными. «С одной стороны, – писал Д. Уваров, – это связано с растущей ролью пеших простолюдинов: они не могли рассчитывать на выкуп, поэтому уничтожались без пощады и сами были не склонны щадить противников-рыцарей, даже в ущерб кошельку. С другой стороны, изменившаяся тактика, особенно массированная стрельба из луков по площадям, а также массовый ближний пехотный бой с использованием древкового оружия, делала взаимное избиение трудно-управляемым процессом»⁵⁷.

И немудрено, что в позднесредневековом обществе происходила постепенная дегероизация войны, ее переоценка, результаты которой зафиксировал в начале XVI в. Н. Макиавелли. Он писал, что «… государства, если только они благоустроены, никогда не позволят какому бы то ни было своему гражданину или подданному заниматься войной как ремеслом, и ни один достойный человек никогда ремеслом своим войну не сделает…». Потому, по его мнению, что «…война – это такого рода ремесло, которым частные люди честно жить не могут…». Одним словом, «…люди, большие или ничтожные, занимающиеся войной как ремеслом, могут быть только дурными (выделено нами. – П.В.)…»⁵⁸.

Любопытным примером новых веяний в военном деле позднесредневековой Европы может служить войско английского короля Генриха V, которое он собрал в Саутгемптоне перед тем, как отправиться на завоевание Франции. Оно насчитывало около 10 тыс. бойцов, не считая многочисленного обслуживающего персонала. В нее вошли 2 тыс. полностью экипированных тяжеловооруженных всадников – men-at-arms, почти 8 тыс. пехотинцев-стрелков, отряд рудокопов для осуществления подкопов под стены неприятельских крепостей, 65 пушкарей во главе с 4 голландскими мастерами-артиллеристами. Английская армия, собранная на контрактной основе, включала в себя не только подразделения набранных королевскими капитанами воинов и отряды валлийских наемников, но и вооруженные формирования королевских вассалов. Примером такого отряда может служить выставленный герцогом Глостерским контингент, насчитывавший 200 «копий» (т. е. тяжеловооруженных конных воинов со свитой, в том числе самого герцога, 6 рыцарей и 193 эсквайра) и 600 конных лучников, точнее ездящих, поскольку в английской практике лучники в то время перемещались на конях только вне поля боя, а перед боем спешивались⁵⁹. Ядро армии составили опытные, закаленные в предыдущих военных кампаниях в Уэльсе ветераны. Для ее снабжения Генрих и его помощники проделали огромную работу по созданию необходимых материальных запасов – осадных машин, пороха, боеприпасов, инструментов, продовольствия, фуража, обуви, одежды и амуниции. Но и это еще не все – Генрих установил в своей армии строжайшую дисциплину и порядок, которым были подчинены все – от рядового лучника до знатнейшего аристократа⁶⁰. Такая армия действительно представляла в известной степени новое явление, значительный шаг вперед в средневековом военном деле. На смену феодальной армии пришла, как указывал Дж. Линн, «средневековая оплачиваемая» армия⁶¹.

XIV–XV вв. вообще стали в истории западноевропейского военного дела временем серьезных перемен, своего рода зарей нового дня. Центральное событие этого периода, один из крупнейших военных конфликтов Средневековья, Столетняя война 1337–1453 гг. между Англией и Францией резко ускорила процесс развития европейского военного дела. Именно в годы этой войны тактика и стратегия европейских армий приобретают все более и более осмысленные формы, а сами армии становятся значительно более сложными по структуре. Как отмечал Д. Уваров, в годы этой войны, втянувшей в свою орбиту два, пожалуй, наиболее развитых на то время в военном отношении государства Европы, «стал восстанавливаться баланс между конницей, тяжелой пехотой и стрелками, ранее неоправданно сдвинутый в пользу тяжелой конницы по конкретным социально-экономическим причинам…»⁶². Тяжеловооруженная рыцарская конница все еще оставалась важным родом войск, однако только в тесной связке с пехотой, в особенности