«Миги» против «Сейбров»

Когда я служил в 29-м Краснознаменном авиаполку, инженером полка по спецоборудованию был инженер-капитан Л. Паткин, скромный, знающий свое дело офицер. В полку среди летчиков ходила шутка — спроси у инженера Паткина, мол, я слышал, что вам, товарищ инженер, присвоили звание инженер-майор? Он обязательно широко улыбнется, у него был очень большой рот и губы почти как у негра, и скажет: «Пора бы. Мои сверстники это звание уже давно получили». Когда я его спросил:

— Товарищ инженер, я слышал, что вам присвоили очередное звание? — он очень широко улыбнулся, рот его растянулся до ушей, сам он подобрел с лица, поднял вверх голову, немного наклонив ее, ответил с веселым вызовом:

— Пора бы, мои сверстники это звание уже давно получили.

Этот разговор происходил в 1940 году. Летом 1949 года я в газете «Сталинский сокол» вижу фотоснимок, на котором запечатлены Паткин и группа военнослужащих, а под фотографией надпись: «Ветеран 1-го гвардейского истребительного авиаполка инженер-капитан Паткин беседует с молодыми летчиками срочной службы».

Вот пример нашей жизни, службы, действительности. Довоенная шутка, вызывающая улыбку и смех, годы спустя вызывала горечь.

Хотелось бы рассказать о своих наблюдениях видимой стороны деятельности наших контрразведчиков, находившихся в каждой воинской части РККА и Советской Армии в звании младших офицеров.

Я их не боялся и не любил, так как за собой не знал и не чувствовал никакой вины перед товарищами и государством. Многие из них видели во мне врага или предателя, так как я носил ту же фамилию, что и некоторые деятели Белого движения времен Гражданской войны на Дальнем Востоке. Некоторые из этих офицеров в своем служебном рвении хотели бы видеть меня за решеткой.

Первое знакомство с офицерами контрразведки у меня произошло до войны, примерно через год с момента моего прибытия в 29-й Краснознаменный авиаполк В комнате общежития летчиков в гарнизоне Поздеевка нас жило 6 человек. В один из зимних вечеров я обратил внимание, что в 22—23 часа тихонько ушел младший лейтенант Л. Егоров. Возвратился он домой через час-полтора. Прошла пара дней, и в то же время отлучился младший лейтенант И. Власов. Я спросил у Власова:

— Где ты был?

Он мне не ответил. С тем же вопросом обратился к Егорову, тот сказал:

— Не твое дело.

Через несколько дней на улице, при встрече с контрразведчиком полка (в разные годы их называли по- разному — контрразведчик, особняк, смерш и т. п.), он назначил мне встречу в 23 часа в своем кабинете. В назначенное время я пришел. Их там было двое — полковой и лейтенант из аэродромного батальона. Вели они себя грубо, вызывающе, нахально. Предложили мне работать на них осведомителем. Я отказался. Перед моим уходом они сперва просили, потом требовали, а потом угрожали, чтобы я подписал протокол разговора. Я отказался и ушел. На следующий день у меня был неприятный разговор с секретарем партбюро, хотя я и не был членом ВКП(б), с заместителем командира полка по политической части, с другими партийными работниками. Только после того как командир полка сказал, чтобы нападки на Пепеляева прекратили, меня перестали травить эти деятели.

За свою службу в армии я много встречался с представителями КГБ в армии. Большинство из офицеров КГБ были до военной службы комсомольскими и партийными работниками районного масштаба. Призвав на военную службу, в армии им внушили, что они здесь представители партии и правительства. Многие из них утвердились во мнении, что они — уполномоченные КГБ, стоят на голову выше всех иных армейских офицеров. Поэтому часто пренебрегали армейскими уставами и существующими порядками. В должности командира эскадрильи 300-го авиаполка у меня было очень много стычек и неприятных разговоров с уполномоченным КГБ 300-го иап старшим лейтенантом Запорожцем. Он считал себя по значению лицом, равным командиру полка, и очень часто публично, ничего не понимая по сути, лез в дела полка и подразделений, вмешивался и в дела моей эскадрильи. Дошло до того, что после одного нелицеприятного разговора он, старший лейтенант Запорожец, сказал, что посадит меня в тюрьму, так как у него имелась на меня куча компромата. Случилось это в начале 1942 года, на аэродроме Желтый Яр, после того как я выгнал его со стоянки своей эскадрильи и обо всем доложил командиру полка.

В те же дни на ГСМ технического батальона из цистерны произошла утечка авиационного бензина. Из прокуратуры 10-й воздушной армии приехал следователь, молодой лейтенант, фамилии которого я не помню. Он в свое время мечтал стать военным летчиком, но не получилось. Это был порядочный, честный офицер. Я с ним сблизился, так как он поселился со мной в одной землянке. Его рабочее место находилось в домике уполномоченного контрразведки. Я его попросил выписать фамилии осведомителей моей эскадрильи. Что он для меня и сделал. После отъезда следователя прокуратуры при встрече с командиром дивизии я похвастался, что знаю всех осведомителей своей эскадрильи.

Не прошло и месяца, как оперуполномоченного 300-го авиаполка старшего лейтенанта Запорожца заменили другим офицером контрразведки, скромным и порядочным человеком, которому я все рассказал о своих проблемах.

…Интересно и то, что в ВВС в какой-то степени существовал свой жаргон, свои выражения, даже некоторые слова, сегодня перешедшие в общенародное употребление. Например:

«сак-сачок» — значит лодырь, бездельник, «сачкует» — отлынивает от работы или бездельничает, когда другие работают;

«мандраж», «мандраже» — боязнь летчика в бою или при выполнении некоторых элементов полета, которую он пытается скрыть от командира или от товарищей;

«обтекатель» — так называли офицеров ВВС, форсящих в форме, но не летающих. Это, как правило, политработники, штабники, тыловики.

Я не говорю о таких словах, как «козел», «возлияние», «капот», «ликер-шасси», «мильон на мильон» и т. п.

…В конце 1940 года в ВВС Красной Армии формировались новые авиационные полки. Я не ожидал никаких перемен в своей жизни и в службе, когда в декабре сорокового года мне вручили предписание с назначением к новому месту службы, в 300-й истребительный авиаполк, формируемый на станции Архара Амурской железной дороги, на должность заместителя командира эскадрильи. Полк формировал мой бывший сослуживец по 29-му авиаполку, служивший замполитом эскадрильи, затем замполитом 3-го истребительного авиаполка — командир 300-го иап майор К. Михайлов. Из 29-го полка в новый полк прибыли служить капитан Ванжа — зам. командира полка, летчики — лейтенант В. Соколов, мл. лейтенант А. Левин, лейтенант А. Моисеев, лейтенант Мулилов; инженерами эскадрилий были направлены старшие техники Т. Титенок, Шестериков, несколько техников звеньев и техников самолетов. Основой формируемого летного состава были летчики — младшие лейтенанты, летчики-сержанты, выпускники военных летных школ. По приказу наркома обороны СССР Маршала Советского Союза Тимошенко все выпускники авиашкол из офицеров вмиг стали срочнослужащими. Даже летчики строевых частей, не имевшие выслуги в армии более четырех лет, были переведены на срочную службу. Они были острижены как солдаты наголо и поселены в казармы. Это был очень неприятный удар по авиации.

В марте — апреле 1941 года, собрав из трех десятков очень старых «ишачков» два десятка восстановленных самолетов И-16, полк перебазировался на аэродром Желтый Яр в Еврейской автономной области, и мы приступили к дальнейшему обучению молодых летчиков.

В 300-м иап я прослужил 4 года: в 1941 году был зам. командира 1-й эскадрильи; в 1942-м — командиром 1-й эскадрильи; в 1943—1944 годах — инспектором-летчиком 254-й истребительной авиадивизии; в 1945—1946 годах — заместителем командира 300-го иап.

Перед началом Великой Отечественной войны с группой летчиков и техников я находился в Приморье с задачей получить и перегнать старые самолеты И-16 для своего 300-го авиаполка.

На аэродроме Покровка, в 30 км от Никольск-Уссурийского, как тогда назывался город Уссурийск, моя группа принимала четыре самолета И-16 у местного авиаполка, получившего новые самолеты И-16 с моторами М-63. Техники находились на аэродроме, принимали самолеты и устраняли дефекты, а я с летчиками загорал на берегу реки Суфун, протекавшей рядом с домиками гарнизона, слившегося с деревней Покровка.

Было это днем 15 июня 1941 года, в воскресенье. Погода стояла прекрасная — безоблачно,