В сарае пахло древесной стружкой, подмоченной последними дождями, краской и пылью. На полках, сработанных отцом из простых толстых досок, сбились в кучу какие-то разбухшие, никому не нужные книги. «Цветоводство», «Твой огород», несколько журналов «Знание-сила». Коля подобрал упавшую ветхую книжку, полистал пыльные страницы. «История дождевой капли». В книгу была вложена зеленая школьная тетрадь — на обложке виднелась выведенная детской рукой надпись «Стихи». Колян криво усмехнулся, нахмурил сросшиеся у переносицы брови. Он вспомнил, как в возрасте девяти лет записывал в эту тетрадку свои стихи. Как это было давно! Он открыл тетрадь, в некоторых местах синие чернила слегка расплылись от влажности.
Коля угрюмо ухмыльнулся. Поставил книгу на место, задвинул банкой краски, а тетрадку зачем-то сунул себе в карман. Затем прошел в глубину сарая, где виднелись в полутьме выглядывающие из-под наброшенного целлофана блестящие рули прислоненных велосипедов. Отодвинув велосипеды, он наклонился, открыл узкий фанерный ящик, вынул оттуда несколько слежавшихся сухих тряпок, какое-то черное пальто с барашковым воротником, вызывающее туманные воспоминания о давно умершем дедушке. В глубине ящика виднелся узкий длинный сверток, плотно закутанный в брезент. Колян осторожно развернул его, потом вжикнула молния синего тряпичного чехла. В руках у подростка очутился поблескивающий, приятно пахнущий маслом автомат. Быстро, уверенными движениями (Коля был отличником военно- трудовой подготовки) он разобрал и вновь собрал его. Проверил затвор. Все в порядке. Отдельно, в промасленной похрустывающей бумажке лежали патроны. Коля проверил и их, затем снова закрыл чехол, тщательно обернул все брезентом, перевязал тяжелый компактный сверток бечевкой. За тем снял висящую на гвоздике новую яркую сине-красную сумку с надписью «Спорт», положил туда сверток, закрыл молнию. «Порядок», — пробормотал он.
— Коля, Коля, иди скорей! — донесся голос матери.
— Не колышет, — удовлетворенно ухмыльнулся Колян, встал, отряхнул брюки, перекинул сумку через плечо и вышел из сарая, аккуратно заперев за собой тяжелый висячий замок.
— Ну, так что же нам делать с Весловым? — обернулась Нина Васильевна к руководителю комсомольской организации Голеняеву. — Ни одной четверки в полугодии, а по основным предметам даже на тройку натянуть не удается. Что ты посоветуешь, Юра?
— Это вот у Бориса Ульяновича надо спросить, он с ним умеет обходиться.
Военрук Богданов удовлетворенно хмыкнул:
— Да, у меня он как шелковый. Только на «отлично». Я думаю, что нам удастся найти с Колей общий язык. Что ты скажешь, Веслов? Ты же нормальный парень. Неужели не можешь подтянуться по учебе? Ты же не дурак.
Коля Веслов, наклонив голову, стоял перед длинным столом, накрытым красной бархатной скатертью. Слева ярко блестел в солнечном свете золотой пионерский горн.
— Дело не только в учебе, — поднял голову директор школы Зарядин. — Столь отвратительных хулиганств, которыми прославился в нашей школе Веслов, я за всю свою работу в школе не припомню. Были у нас всякие молодчики, но мы, Николай, знаешь, куда их отправляли? Знаешь, где место таким шалопаям? Так вот, слушай меня внимательно, — лицо директора налилось кровью, он громко стучал пальцем по краю стола. — Если еще раз, только один-единственный раз повторится что-нибудь вроде вчерашнего, ты вылетишь из школы в один момент! Да еще я напишу в отделение милиции, чтобы участковый взял над тобой опеку. Ты отдаешь себе отчет, по какому пути ты идешь?! Куда приведет тебя этот путь? За решетку! Или к стенке! У нас тут был один такой, Есаулов, которого расстреляли. Туда ему и дорога. Но оставаться таким элементам в школе я не позволю. Слышишь, не позволю! Это мое последнее слово.
— Да что… нормально… — пробормотал Коля, угрюмо потупясь.
— Ты же комсомолец! — воскликнула председатель комсомольской организации Таня Плетнева. — Михаил Семенович, ребята предлагают поставить на обсуждение вопрос об исключении его из комсомольской организации. Таким у нас не место…
— Подождем еще, — прищурился Голеняев. — Надеюсь, что Коля что-то поймет, сделает выводы из нашего разговора. Как вы считаете, Нина Васильевна?
— Да, я должна признаться, что верю в Колю. Мне кажется, что он еще может очень измениться и удивить нас. Что же ты молчишь, Коля?! Скажи нам что-нибудь! Ты хорошо понял, о чем у нас была речь? Ты понял, что мы говорили, как нельзя более серьезно? Так что, договорились?
— Чего там…. В норме… — тихо пробормотал Колян.
— Он даже ответить по-человечески не умеет, — брезгливо поморщилась завуч Алла Павловна. —
