Он на это никак не отреагировал, и я спрятала оружие в поместительный карман своих спортивных штанов. Я не изучала военное дело, но разоружить врага казалось правильным ходом.
В землянке, которую добрый малый в клетчатой куртке под моим чутким руководством и при моей же моральной поддержке развалил самым милым образом – так, что ни одна деревяшка не упала внутрь, – Раисы не оказалось. Засевших там парней в немецкой форме наша диверсионная акция не сильно удивила. Только один «фриц» негромко ругнулся по-русски, помянув недобрым словом какого-то генералиссимуса Голипольского, не удосужившегося уведомить штатный состав об участии в реконструкции народного сопротивления. Мне все сказанное показалось полным бредом: из школьного курса истории я твердо помнила, что генералиссимус имелся только в Советской армии, фамилию он носил совсем другую и немецкими пехотинцами не командовал. Под народным сопротивлением, по-видимому, подразумевался мой новый приятель в клетчатом – я не забыла, что при нашей случайной встрече в орешнике он отрекомендовался белорусским партизаном. Но об участии этого боевого беловежского товарища в какой-то реконструкции говорить не приходилось – он же ломал, а не строил!
Множество новых, интересных, но явно лишних вопросов закопошилось в моей голове. Я их оттуда безжалостно вышвырнула и сосредоточилась на том, чтобы выполнить боевую задачу номер два: взять в плен офицера СС. Третьей задачей, плавно вытекающей из второй, было перемещение военнопленного с театра шумных военных действий в тихую лесную глушь с последующей организацией классического допроса с пристрастием. Уж я бы расколола этого гада! Он бы как миленький рассказал все, что знал о таинственном исчезновении Раисы!
Увы, мне катастрофически не повезло. Хотя и не так катастрофически, как самому эсэсовцу, которого крепко контузило шальным булыжником. Шишка, вздувшаяся на его высоком арийском лбу, была похожа на скороспелую сливу – перезревшую, лопнувшую и сочащуюся красным.
– М-да, это явно не тот случай, когда раны мужчину украшают! – язвительно заметила Тяпа, разглядывая гигантскую шишку.
Брутальное головное украшение выглядело жутко, но оно не помешало мне опознать в павшем эсэсовце одного своего знакомого. До сих пор этого форменного негодяя я видела, главным образом, со спины. Теперь, когда он потерял фуражку, затенявшую лицо, я увидела, что это тот самый симпатяга, который приводил меня в чувство на лестнице отеля.
– Павел, – первой припомнила имя загорелого белокурого «принца» глубоко разочарованная Нюня.
Я не сдержалась и еще разок двинула ему ладонью по мордасам. Совесть меня не мучила: если вдуматься, он первый начал! Так же нахлопывал меня по щекам!
– Выходит, он все-таки не миллионер, – Нюня с трудом расставалась с милыми сердцу мечтами. – Выходит, он и есть тот самый Невидимка!
– Не факт, – возразила Тяпа, не потерявшая головы. – Невидимка не знает, где Раиса. А этот – знает!
– Тоже не факт! – возразила я. – Мы предположили, что эсэсовцу Паше известно местонахождение Раисы, только потому, что их видели вместе в ту ночь, когда она пропала. Мы решили, что Павел причастен к ее исчезновению. А если это не так?
– Тогда он свободно может быть Невидимкой, который не знает, где Раиса, но очень хочет ее найти! – сделала правильный вывод Нюня.
– Зачем? – спросили мы с Тяпой и посмотрели на пленного, жалкое состояние которого никак не позволяло заставить его заговорить.
Если бы он хотя бы что-нибудь прошептал! Тогда я бы сравнила его шепот с незабываемым жарким шкворчанием Невидимки, и прояснила бы хоть один вопрос. Но штандартенфюрер Паша валялся в подлеске, как таракан, прибитый тапкой, вызывая у меня противоречивые желания: убить гада окончательно или вернуть его к жизни для последующего предметного разговора с клещами и раскаленным утюгом.
– Вот он, здесь! – пробив собой хрупкие ветви орешника, в наше с пленником укрытие клетчатой бомбой влетел белорусский партизан.
За ним бежали два санитара с носилками.
– Ох, ничего себе! – уважительно молвил первый медбрат, увидев Пашину шишку.
– Ну, ни фига себе! – сказал второй.
Парни попались неразговорчивые. Они ловко и бережно переложили раненого на носилки и потащили в лес. При этом на моем лице, видимо, отразилось так много разнообразных эмоций, что беловежский товарищ сочувственно сказал:
– Вы не волнуйтесь, он поправится. В третьей горбольнице самые сильные травматологи! Я в прошлом году большой палец на ноге вывихнул, так мне его за полминуты обратно вправили!
– Посмотрела бы я, как ваши травматологи будут вправлять обратно Пашину шишку! – зло съязвила я.
– А и правда, надо бы на это посмотреть! – встрепенулась Тяпа. – Горбольница – это сила. Авось очухается герр Пауль, а тут и мы с утюгом!
– Где эта третья горбольница? Как туда добраться? – спросила я хорошо информированного белоруса.
– Хотите поехать в больницу? Вот здорово! – обрадовался компанейский партизанский парень. – Я вас провожу, мне тоже нужно одного товарища проведать.
– Тоже в травме? – спросила я сугубо из вежливости.
– Нет, в легочном, – ответил белорус и заметно погрустнел.
– Не иначе его партизанский товарищ лежал в засаде на снегу! – сочувственно прошептала добросердечная Нюня.
Мы помнили, что климат в беловежских лесах отнюдь не субтропический.
– Нам сюда, так будет короче, – сказал здоровый партизан, увлекая нас на кривую тропинку.
Она огибала руины, в которые стараниями моего беловежского компаньона превратилось вражеское укрепление. Мы как раз проходили мимо образовавшегося завала, когда из-под него послышался слабый стон.
– Еще один раненый!
Мой боевой товарищ без раздумий свернул с тропинки и принялся растаскивать завал. Я стала ему помогать, и вместе мы быстро раскопали здоровенного, как медведь, мужика.
Медведь был натурально бурый, сплошь испачканный коричнево-рыжим лесным глиноземом и раздавленной листвой. Он еще не пробудился от зимней спячки и вяло ворочался, басовито мыча, но я легко представила, каким опасным и страшным зверем он станет, когда проснется. Я уже наблюдала этого типа в гневе – это был незабываемый Кинг-Конг из «Перламутрового»!
– А он-то что тут делает?! – нехорошо изумилась Тяпа.
– Лежит, валяется, – боязливо пробормотала Нюня. – Ну и пусть себе лежит, а нам надо делать ноги.
Это была хорошая и, главное, своевременная мысль.
– Вы тут с ним побудьте, а я медиков догоню, скажу, чтобы еще одного пострадавшего посмотрели! – быстро сказала я дружественному белорусу и, не дожидаясь ответа, побежала в лес.
Третью горбольницу я как-нибудь найду и без провожатого, а от Кинг-Конга надо уходить, пока он не очнулся.
Да не осудят меня последователи Махатмы Ганди и матери Терезы, но никаких медиков к раненому врагу я не позвала. Я ланью промчалась через лес, выскочила на шоссе в том самом месте, где с него сошла, и очень удачно поймала такси. Водитель как раз высадил пассажира на другой стороне, нагло развернул машину на дороге, и тут же ему призывно засемафорила я!
– С войнушки? – хмыкнув при виде моей одежды, еще недавно чистой и монохромной, а теперь окрашенной в теплые земляные тона армейского камуфляжа, спросил таксист. – Ну и как – «наши» победили?
– Пока да, – ответила я, как сама понимала.
Внутренние голоса дружно подсказывали мне, что это еще не последний бой.
– Куда едем с фронта? – водила снова хохотнул. – До дому, до хаты?
