– До третьей городской больницы!
– В медсанбат, значит, – назойливый весельчак заржал и включил погромче радио, а сам наконец заткнулся.
Я закрыла глаза и погрузилась в раздумья, которым не было конца.
Под уголовно-лирические напевы «Радио Шансон» ни о чем другом, кроме разбойного Кинг-Конга, мне не думалось.
– Одно из двух! – сосредоточенно помолчав, сказала Тяпа. – Либо этот зверовидный тип заодно с эсэсовцем Пашей, либо у него в этом деле какой-то свой интерес. И он не обязательно связан с Райкой.
– Он хотел знать, на кого Таня работает, – припомнила Нюня.
На этот вопрос я могла бы ответить честно и без затруднений: в данный момент – ни на кого, я в отпуске, а вообще – на краевую администрацию. Только мне почему-то казалось, что этот прямой ответ приставучего Кинг-Конга не удовлетворит.
– Ладно, девочки, давайте решать задачки в приоритетном порядке, – предложила Тяпа. – Сейчас мы едем в больницу, находим там Павла и, если медики его уже оживили, задаем несколько вопросов.
Программа была простая и ясная, но реализовать ее не удалось – хваленые специалисты отделения травматологии еще не успели применить к герру офицеру чудеса своего врачебного искусства. Такси мне попалось быстрое, так что я приехала в больницу лишь на несколько минут позже, чем «Скорая» с Павлом на борту. Зато мне не пришлось долго искать нужного пациента в многопрофильном учреждении здравоохранения – его как раз оформляли на госпитализацию.
Я застала этот процесс на самой ранней стадии. Просочилась в длинный коридор вслед за каталкой, на которую Павла перегрузили со «Скорой», и дошла до приемного отделения, прячась за широкой спиной санитара.
На приеме дежурили толстая докторша, с трудом поместившаяся в белый халат, похожий на парашют, и очкастая пигалица-медсестра, растопырившая острые локти вокруг журнала с записями. Санитар или врач неотложки ждал, пока ему дадут какую-то бумажку.
– Вот что значит немцы – культурная нация! – одобрительно гудела докторша, нависая над каталкой с больным, как аэростат. – И паспорт, и медицинский полис – все при себе, в лучшем виде, в нагрудном кармашке!
– Ага, а вот ребята из второй бригады звонили, не знают, что с другим травмированным делать, – поддакнул санитар или врач. – У мужика на теле множественные травмы – и никаких документов! На войну он пошел, растяпа…
– Надо брать пример с цивилизованной Европы, – назидательно сказала докторша. – Вот у нас какой мальчик хороший, просто образцовый пациент, все документы в наличии. Пиши, Зин: Павел Петрович Оль… Оль-ден-бург-ский, во как!
– Девки!!! – обо всем забыв, восторженно взвизгнула Нюня. – Так он же и вправду принц!
– Сейчас, Вера Дмитриевна, одну секунду, – медсестра отдала полномочному представителю «Скорой» бумажку и приготовилась писать под диктовку.
Парень с бумажкой вышел и оставил меня без прикрытия, а я не успела отпрыгнуть подальше в коридор, медсестра меня заметила и так округлила свои голубенькие глазки, что они вышли из берегов очочной оправы. Между прочим, это очень скрасило ее постную физиономию.
– Что такое, Зин? – Заметив в наружности своей неказистой медсестрички неожиданную перемену к лучшему, докторша обернулась к двери, увидела за ней меня и повторила на два тона громче: – Что такое?! Вы куда в таком виде, девушка?!
– Больная, что ли? – пискнула из-за спины обширной Веры Дмитриевны пигалица Зина.
Не знаю, что она имела в виду. Чтобы не злить Тяпу, способную на неадекватные поступки, я предпочла думать, что речь идет о моем физическом здоровье, и с достоинством сказала:
– Не больная, а пострадавшая! Тоже с поля брани, между прочим. Партизанский отряд имени генералиссимуса Голипольского! Международное лесное братство!
– В очередь, – окинув меня неласковым взором, буркнула докторша и захлопнула дверь, едва не прищемив мне нос.
– Конечно, принцем заниматься не в пример интереснее, чем простой партизанкой! – обиженно пробормотала Нюня.
– Конечно, принцем мы бы и сами занялись в первую очередь, – подтвердила Тяпа.
Я отступила в коридор, села на клеенчатую банкетку и стала ждать своей очереди. Кстати, даже и неплохо будет, если докторша посмотрит и обработает мои царапины и ссадины.
Ждать пришлось недолго. Минут через пять дверь распахнулась, и аэростат в белом халате прогудел:
– Следующий!
Я вошла и со скромной гордостью предъявила боевые ранения. Они не вызвали у докторши ни большого интереса, ни великого участия. Мои царапины и ссадины деловито промыли, бестрепетно намазали раствором бриллиантовой зелени, и на этом все лечение закончилось. Меня еще обозвали неженкой – за то, что я вертела головой, уводя ссадину на щеке от соприкосновения с шомполом, пропитанным зеленкой. Я молча проглотила обиду и не стала объяснять, что крутила головой исключительно в попытке увидеть предыдущего пациента. Ни Пауля, ни каталки, на которой он прибыл, в кабинете не было. Очевидно, его вывезли через другую дверь и отправили в отделение.
– Хорошо бы узнать, в какое именно! – подсказала Тяпа.
– А как Паша? – спросила я докторшу, изображая крайнюю степень участия. – Он очень сильно ранен?
– Вы с ним знакомы? – в голосе пигалицы-медсестры прозвучали нотки ревности: «Смотрите-ка, замухрышка еще поплоше меня, а тоже западает на принцев!»
– Кто же не знает Ольденбургских, – ответила я уклончиво и не без высокомерия – ясно же было, что как раз присутствующим никакие Ольденбургские не ведомы вовсе.
А вот я знала одного принца Ольденбургского – Александра Петровича! Не лично, конечно, а по рассказам дедушки, который, впрочем, тоже не водил непосредственного знакомства с этой августейшей особой.
Как народный депутат, представляющий в Госдуме интересы самого южного региона страны, мой дедуля сильно озабочен судьбой отечественных причерноморских курортов. Волнует его, главным образом, настоящее и будущее южнороссийских здравниц, однако с присущей настоящему математику дотошностью (дедуля бывший преподаватель) наш депутат ищет и корни нынешних проблем, и истоки будущих побед в славном прошлом. А найдя что-нибудь интересное, он по неистребимой учительской привычке делится информацией с окружающими, да так настойчиво, что и захочешь не услышать, а не получится.
Про принца Александра Петровича, представителя Ольденбургского герцогского дома, потомка младшей ветви герцогов Гольштейн-Готторпских, правнука российского императора Павла I, дедуля рассказывал, когда я болела свинкой. Эта неприятность приключилась со мной в зрелом возрасте, двадцать пять лет, и на несколько дней буквально приковала к постели – не потому, что я не могла ходить, просто безобразно раздувшуюся щеку можно было спрятать только за большой пуховой подушкой. Дедуля, сам едва открывший для себя благородные деяния Ольденбургского принца, использовал мою временную беспомощность в просветительских целях. Так я узнала, что сей родич немецких герцогов и российских императоров был боевым генералом, членом Государственного совета России и сенатором, создателем первого в стране исследовательского центра в области медицины и биологии, а также основателем лечебного курорта в Гагре. Сердце принца волновали широкие прибыльные замыслы сотворить из Гагры современный европейский курорт – «Русскую Ниццу». Сделал он для этого очень много, но по не зависящим от него причинам как следует насладиться плодами своих трудов не смог – не дали большевики. Так что закончил свою жизнь деятельный принц в изгнании, где-то в том самом районе Французской Ривьеры, который брал за пример идеального курорта.
Все это я вспомнила уже по дороге в гостиницу. Докторша Вера Дмитриевна категорически заявила, что на ближайшие три-четыре часа больничным будуаром принца Паши Ольденбургского будет палата интенсивной терапии, куда никому, кроме медперсонала, доступа нет. Кажется, на этой фразе не в меру
