– А если он заблудился? – не унималась Нюня. – Мало ли, может, у него с глазами плохо. Или вообще с головой!
Думать об объективных причинах, по которым у бомжующего покойника могли возникнуть проблемы со зрением и головой, ужасно не хотелось (хотя воображение в качестве подсказки тут же нарисовало голый череп с пустыми глазницами).
– Довольно страшных сказочек! Давайте-ка придумаем версию, в которой не будет никаких мертвецов! – сердясь, предложила трезвомыслящая Тяпа.
– Давайте, – охотно согласилась Нюня. – Значит, так. Лежит Раиса в чужой могилке, но не мертвая, а живая…
– Тоже не самая веселая история, но уже с перспективами, – одобрила Тяпа. – Если Райка не мертвая, то понятно, почему она не хочет считать эту могилку своей. Кто-кто, а уж Райка с ее неуемной жаждой жизни будет бороться со смертью до последнего!
– И именно для этого ты, Таня, ей нужна! – моментально воодушевилась Нюня. – Для борьбы за жизнь!
– Прекрасно, – с сомнением сказала я.
– Мы рады, что уха вам понравилась! – расцвел официант, как раз притащивший креветок. – Может быть, повторить?
– Повторенье – мать ученья, – пробормотала я, думая о своем.
Я в четвертый раз прочитала подружкину эсэмэску и стала сочинять ответ. Слова «Райка, это Таня. Ты где?» забраковала Тяпа, напомнив, что наиболее вероятным ответом будет все то же «в чужой могилке». «Райка, это Таня. Чего тебе от меня нужно?», по мнению Нюни, звучало недружелюбно. Посовещавшись, мы остановились на нейтральном и при этом многообещающем варианте: «Райка, это Таня. Как дела?»
Настучав короткий текст, я прислонила телефон к салфетнице, чтобы держать его в поле зрения, и добросовестно принялась за креветки. Полный желудок представлялся мне обязательным условием победоносной борьбы за жизнь.
Через четверть часа креветок не стало, а мобильник, наоборот, ожил и огласил ресторанчик задорными звуками еврейской плясовой. Я предполагала получить текстовое сообщение, и звонок меня не обрадовал, а напугал. «Хавэ нагила! Хавэ нагила!» – с повышением тона распевал Райкин телефон на иврите, а мне чудилось смешанное, англо-русское: «Хэв э могила! Хэв э могила!» Что ни говори, а песенку для звонка Раиса подобрала с дальним прицелом!
Мои недавние страхи вернулись с подкреплением. Если бы на том конце воображаемого провода кто- нибудь чем-нибудь брякнул, скрипнул и таинственно зашуршал: «Алло, это кла…» – я бы завизжала и грохнула мобильник об пол, даже не дослушав, что там за «кла» – кладбище, класс, Клара с ее кораллами или клан шотландских горцев в полной боевой выкладке. Но в трубочке прозвучало совсем другое.
– Раиса Марковна, здравствуйте, это городская библиотека, готов ваш заказ, подходите, – на одной ноте протараторил бодрый девичий голос, сразу после финальной точки сменившийся гудками.
– Какой заказ? – спросила я в пустоту, отогнав на задворки сознания Нюню, которая с большим риском для нашего общего душевного спокойствия тут же попыталась увязать готовый заказ с поиском персональной могилки.
– Не в книгохранилище же она собиралась лечь! – поддержала меня Тяпа. – Райка и библиотека – это еще более невероятное сочетание, чем Райка и кладбище! Когда она хоть одну книжку читала? Даже учебники не открывала, вечно на чужих конспектах паразитировала!
Я попыталась перезвонить бойкой телефонной девочке с уточняющими вопросами, но не смогла прорваться сквозь плотную завесу коротких гудков.
– Надо ехать в эту библиотеку и разбираться с Райкиным заказом на месте, – решила Тяпа.
Я промокнула губы салфеткой, позвала официанта и, расплатившись по счету, поинтересовалась:
– Не подскажете, как пройти в библиотеку?
– Я не уверен… Одну минуточку, – он смутился и побежал консультироваться с коллегами.
Минут через пять, после многочисленных перебежек и перешептываний, стало окончательно ясно, что местоположение городской библиотеки является для работников общепита тайной за семью печатями. Некоторое представление об искомом заведении науки и культуры имел только поваренок, не столь давно закончивший кулинарное училище. Высвистанный с кухни, он пришел в обеденный зал, чтобы поделиться со мной своими неясными воспоминаниями об одноразовом посещении читального зала, и начертал приблизительный план-схему на салфетке. За это я дала доброму юноше пятьдесят рублей, после чего он оживился и поинтересовался, не нужна ли мне подробная карта городских дискотек. За это метрдотель, отечески улыбаясь, дал ему затрещину.
Провожали меня из ресторанчика всем личным составом. Уходя, я услышала, как мэтр растроганно приговаривает:
– Уха из форели, креветочки – и в библиотеку, вот как! А еще говорят, сытое брюхо к ученью глухо! Вот это благородненько, это вам уже не какой-то совок, это настоящая новая русская интеллигенция!
– А с другой стороны, куда ж ей еще с такой мордой, только в библиотеку, не на панель же! – слишком громко высказался непочтительный поваренок.
– Тьфу на тебя! – рассердилась я.
Мне не слишком нравилось числиться в лидерах индивидуальной постельно-трудовой деятельности, но оказаться уволенной с панели из-за несоответствия физиономии занимаемой должности было очень обидно. По дороге в библиотеку я с горечью вспоминала, что планировала за время отпуска отдохнуть, напитаться витаминами и положительными эмоциями, улучшить качество личной жизни и цвет лица. А в результате – живу в страхе, сплю мало, ем редко – провал по всем пунктам программы, за исключением только лица, которое и впрямь удалось избавить от бледности в пользу красноты, но этот сомнительный успех меня ничуть не радовал. В глубине души я горько возрыдала над своей несчастной судьбой и в библиотеку вошла с таким лицом, с каким гораздо уместнее было бы появиться как раз на кладбище.
Впрочем, интерьер городской библиотеки тоже не располагал к безудержному веселью. В особняке дореволюционной постройки – с колоннами, нишами, частично замурованными каминами, скрипучими дощатыми полами и потолками такой высоты, что гулкое эхо возвращалось долго, как Одиссей к Пенелопе, было бы очень комфортно небольшому выводку старинных фамильных привидений. Особенно мрачно выглядел читальный зал – просторная круглая комната со сводчатым витражным потолком и полом из потемневших мраморных плит. Стены зала были заставлены книжными шкафами, в сплошном кольце которых имелось только два проема, занавешенных тяжелыми бархатными портьерами. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь красные и белые стекла витража, расплескались по полу кровавыми лужицами. Пахло пылью, прахом, тленом.
– Беру свои слова назад! – звучно чихнув, сказала Тяпа. – Это место очень подходит для обустройства небольшого уютного склепика под мраморной плитой!
– Может, не будем выяснять суть Райкиного заказа? – Нюня струсила, но было уже поздно.
– Будьте здоровы! – весело произнес бойкий девичий голос, который я уже слышала по телефону.
Из-за малиновой портьеры выглянула рыжеволосая конопатая барышня в модных очочках без оправы.
– За заказом? – спросила она, приспустив на нос свои окуляры.
– За ним, – настороженно ответила я. – Вы мне звонили. Лебзон Раиса Марковна.
– Я знаю, у нас за последний месяц только один ваш заказ и был, – протараторила девчонка и снова скрылась за портьерой.
Оставшись в одиночестве, я вновь почувствовала себя неуютно. Бронзовые кольца потревоженной портьеры таинственно бряцали. Птица, пролетевшая над куполом здания, отбросила на мрамор пугающую тень и шмыгнула по полу, как черный призрак! Я затравленно пробежала глазами по полкам и почувствовала большое облегчение, обнаружив в одном из шкафов сочинения В.И. Ленина в несчетном количестве томов. Полное собрание заветов Ильича сыграло роль якоря, который успешно удержал мой слабый и склонный к мистификациям разум на позициях диалектического материализма.
– С вас четыреста двадцать восемь рублей за сканирование и распечатку, – деловито сказала рыжая, выходя из-за занавески.
