ВОЙНА У ВОСТОЧНЫХ ГРАНИЦ РОССИИ
Из Аяна Муравьев, озабоченный предстоявшим продолжением переговоров с Японией, писал Путятину 18 августа: 'В отношении переговоров с Японией я считаю долгом повторить здесь мое мнение, что лучше оставить пограничный вопрос в неопределенном по-прежнему положении, чем утверждать за ними хоть самомалейшую часть Сахалина… О неразделенности нашего владения Сахалином я получил с последним курьером из Петербурга весьма положительное мнение, но не из Министерства иностранных дел; а потому и не считаю себя вправе сообщить об этом Вашему Превосходительству официально, а передаю как бы на словах, тем более что однажды изъясненная высочайшая воля о том, что Сахалин наш, не может подлежать изменению'.
В тот же день Муравьев, Казакевич и сопровождающие генерала лица [9] отправились в Иркутск и далее в Петербург с докладом правительству. Действительно, положение на Дальнем Востоке осложнилось до предела. Ни англичане, ни французы не знали истинного географического положения в районе лимана Амура. Они не подозревали о наличии существования проходов туда со стороны не только Охотского, но и Японского моря, не знали о возможностях плавания в лимане. Если бы все это было известно, они, наверное, не преминули занять Сахалин, тем самым запереть устье Амура и поставить под угрозу все сибирские и дальневосточные владения, судьба которых непосредственно зависела от того, в чьих руках левый берег и устье Амура.
По-иному развертывались события на Камчатке: англофранцузская эскадра 18 августа вошла в Авачинскую губу и до 25 августа бомбардировала Петропавловск и находившиеся там русские корабли. Неприятель дважды высаживал на берег десант. Гарнизон Петропавловска во главе с камчатским военным губернатором и командиром Петропавловского порта В.С. Завойко, усиленный подоспевшим на фрегате 'Аврора' и транспорте 'Двина' пополнением, успешно отразил все атаки противника, который, потеряв несколько офицеров и до 350 матросов, 27 августа ушел в открытое море. 7 сентября В.С. Завойко отправил с лейтенантом Д.П. Максутовым подробное донесение генерал-губернатору о героическом сражении.
В Петровском и в Николаевском о нем услышали значительно раньше, от В.А. Римского-Корсакова. При входе в Авачинскую губу 26 августа он встретил бот № 1 под командованием боцмана X.И. Новограбленного, от которого узнал о стоявших в бухте неприятельских кораблях и о славной победе. Пришлось изменить курс плавания. На Курильских островах из-за обнаруженной сильной течи шхуне пришлось остановиться на ремонт в одной из бухточек острова Шумшу. По пути туда 'Восток' встретил транспорты 'Иртыш' и 'Байкал'. Римский-Корсаков предупредил их командиров об опасности. На 'Байкал' была передана вся почта. Транспорт доставил ее в Большерецк, откуда она и попала к В.С. Завойко. Шхуна же 'Восток' смогла попасть в Болыперецк только 23 сентября. Связавшись с Завойко, Римский-Корсаков узнал подробности сражения. 10 октября он возвратился в Петровское.
Реакция на Петропавловское сражение во всех общественных кругах России была самой восторженной. Знамя английского Гибралтарского полка морской пехоты — почетный трофей сражения — произвело огромное впечатление в Петербурге, участники битвы получили награды. Донесение В.С. Завойко доставил к Муравьеву в Иркутск лейтенант Д.П. Максутов, который, отправившись из Петропавловска 7 сентября, уже 8 ноября был в столице Восточной Сибири. Отдохнуть после трудной дороги офицеру не пришлось — генерал-губернатор немедленно отправил его в Петербург, куда он и прибыл 26 ноября — рекордные сроки по тем временам.
Вражеские корабли в 1854 году в Авачинской бухте больше не появлялись. Впрочем, даже если бы и появились, то, вероятно, были бы с не меньшим позором изгнаны. Уже 20 ноября 1854 года Завойко писал Корсакову: 'Мы таких ныне настроили батарей, что ежели бы Николай Николаевич немедленно сделал распоряжение выслать к нам на тендере и шхуне хотя 8 пушек с принадлежностию и человек 50 отборных людей, и пороху 200 пуд, и офицера артиллерийского, одно горное орудие с упряжью, то прийди какой хочет неприятель — не допустим его стать на русскую землю'.
Такие же письма Завойко посылал и другим адресатам, прежде всего, конечно, Н.Н. Муравьеву. Николай Николаевич горячо поддерживал все, что касалось укрепления Камчатки. И на сей раз он пообещал прислать необходимую помощь. Одновременно генерал-губернатор обратился к главнокомандующему флота великому князю Константину с соображениями об обороне Камчатки в следующем году, когда наверняка можно было ждать нового нападения неприятеля.
В ответ на свое представление Муравьев получил совершенно неожиданный ответ. По-видимому, в решении генерал-адмирала отразилось мнение Невельского, с которым Константина связывали юношеские воспоминания о совместных учебных плаваниях. Геннадий Иванович неизменно ратовал за Амур и выступал против укрепления Камчатки. Вот что написал Муравьеву великий князь: 'Ваше превосходительство полагаете укрепить для будущего Камчатку, для чего потребуются большие усилия и неимоверные труды, результат коих еще сомнителен… Здесь мы приняли за правило защищать упорно в будущем году только те пункты, которые мы действительно в состоянии защищать… В Сибири сильный пункт, в котором может найти убежище весь тамошний флот наш и который мы в состоянии защищать, если соединим в нем все усилия наши, есть не Камчатка, а Амур, и потому не сочтете ли благоразумным с открытием навигации не посылать в Камчатку военные силы, а напротив, оттуда вывести оные, снабдив только жителей продовольствием, которое спрятать внутри края, и затем безоружный город или местечко оставить в гражданском управлении. Собственно порт и морские учреждения упразднить, суда и экипажи вывести и все военные способы сосредоточить на Амуре. Мысль эту я докладывал государю, и она удостоена предварительного одобрения его величества'.
Письмо это написано 3 декабря 1854 года, а уже 27 декабря Муравьев отправил на него ответ, писать который было, наверное, нелегко своенравному генералу. Он прекрасно почувствовал, с какой стороны подул ветер. Верный и, как казалось Муравьеву, преданный исполнитель его начертаний Невельской, правда, много шумевший и с пеной у рта защищавший перед ним приоритет освоения и защиты Амура, теперь подал свой голос. А глава морского ведомства прислушался к суждениям опытного морского офицера и пренебрег мнением представителя верховной власти в Сибири. И все-таки Муравьев стоял на своих позициях до конца, подчинившись только приказу. 'Из всех предшествовавших донесений моих, — писал он, — Ваше императорское высочество изволите видеть, что мысль эта не входила в мои соображения, я считал необходимым защищать это место до последней крайности…' Изложив далее свои соображения, Муравьев продолжал: 'По всему этому я не только не смею противоречить мнению Вашего высочества…но, принимая в расчет время возможности получения по сему приказаний в Камчатке, мне остается безотлагательно отправить соответственные распоряжения к г. Завойко…'
Такие распоряжения были немедленно посланы с нарочным — есаулом Н. Мартыновым. Завойко получил их своевременно и сумел организовать дело таким образом, что весь гарнизон Петропавловска еще до начала навигации был погружен на корабли, которые по пропиленным во льду каналам, буквально под носом у крейсировавшей у берегов Камчатки англо-французской эскадры совершили смелый и дерзкий переход в устье Амура. Благодаря стараниям Невельского войска и гражданские лица смогли разместиться в Мариинском посту и в Николаевске. Часть войск осталась в гавани Де-Кастри и успешно отразила атаку пришедших сюда кораблей противника.
Еще раньше, чем были отданы распоряжения об эвакуации Петропавловска, Муравьев писал Завойко, чтобы тот всеми силами укреплял город и порт, и обещал ему, что весной по Амуру тронется второй сплав. Генерал-губернатор решил построить 60 новых плашкоутов и новый пароход. Предстояло перебросить к устью Амура сто тысяч пудов муки, пятьсот голов скота, артиллерийские орудия и не менее двадцати тысяч пудов боевых припасов, доставить туда определенное количество войск и — самое интересное — взять первых крестьян-переселенцев для размещения их на левом берегу Амура. Последним делом занимался юный князь М.С. Волконский. Готовили сплав Корсаков, Шарубин, Сеславин. Казакевича в августе 1854 года Муравьев отправил в командировку в США, чтобы закупить там три парохода и различное оборудование для устройства мастерских и 'пароходного завода' в Николаевске. И все это предстояло проделать в течение нескольких месяцев.
Между тем Петербург чествовал защитников Петропавловска, восторгался умением и прозорливостью Завойко и Муравьева. Биограф Муравьева писал: 'Итак, не спрашивая даже предварительного разрешения государя, Н.Н. Муравьев решился оставить Петропавловск и перевести эскадру и все учреждения на Амур. Вследствие такой замечательной находчивости неприятель, как мы увидим; далее, был чрезвычайно
