ритуальные обряды нивхского населения, ознакомиться с их своеобразными и довольно сложными анимистическими представлениями. Все же Римский-Корсаков упоминает о так называемом празднике медведя, главном обрядовом празднике нивхов, связанном с их верованиями. 'Есть, например, у гиляков и мангунов что-то похожее на уважение к медведю: в каждом селении есть несколько срубов, в которых живут пойманные медведи и кормятся за счет селения, но в весеннюю голодовку их обычно съедают без церемоний'.
Если с нивхами Воин Андреевич встречался неоднократно и мог с ними близко познакомиться и общаться, то с южносахалинскими айнами знакомство оказалось более поверхностным. Мореплаватель отмечает поразительную несхожесть нивхского и айнского языков. Язык айнов в отличие от нивхского кажется очень благозвучным, плавным и мягким. 'В образе жизни и занятиях они сходствуют с гиляками, но показались мне гораздо опрятнее, — писал В.А. Римский-Корсаков об айнах. — Они показались мне характером очень робки и смирны'.
Вообще мореплаватель указывает на исключительную пестроту этнографической карты края, упоминая различные названия местных народов. Они соответствуют современным нанайцам, ульчам, орочам, удэхэ, эвенкам.
7 сентября шхуна снялась с якоря и продолжала свое плавание на север и опись берега. В девяти милях к северу от Дуй моряки заметили утесы глинистого сланца, почерневшие, особенно в тех местах, где видны были следы потоков и ручьев. Очевидно, ручьи проходили сквозь каменноугольные пласты. Мысом Уанда закончился гористый берег, и далее мореплаватели встретили иной пейзаж. 'К северу Сахалин, насколько глаз хватает, — читаем мы у В.А. Римского-Корсакова — представляет ровную низменность, на которой, только вдали уже, по середине острова, синеют редкие прерывистые гористые кряжи — будто отдельные островки на горизонте'. Растительность пошла чахлая, тундровая.
При приближении к мысу Лазарева Татарский пролив заметно сузился и стал мельче. Раза два киль стукнул о дно. Пришлось отдать якорь и тщательно промерять глубину вокруг, чтобы отыскать достаточный для шхуны фарватер. Мыс Лазарева, где берег материка наиболее близко подходил к острову Сахалин, прошли благополучно. Шхуна вошла в лиман Амура. Теперь предстояло исследовать самый сложный участок пути, считавшийся до сих пор недоступным для морских судов. Командир шхуны был охвачен волнением, размышляя над тем, какие еще сюрпризы преподнесет ему в ближайшие дни плавание. Его результаты должны оказать влияние на судьбу этого обширного и загадочного края.
В полдень В.А. Римский-Корсаков приказал бросить якорь и, пообедав, съехал на берег к нивхскому селению. Решил отвлечься от тревожных мыслей и пособирать бруснику.
Севернее мыса Лазарева условия плавания оказались сложными. В районе Амурского лимана вечные туманы, фарватер извилист, повсюду мореплавателей подстерегают коварные мели. Один местный нивх вызвался быть за лоцмана и провести шхуну по фарватеру. Однако с первых же усилий стала ясна его некомпетентность, неумение обходиться с большим морским судном. Оставалось одно: полагаться на собственную интуицию да прибегать к частым промерам глубин, соблюдая все меры предосторожности. Вот как будто бы удалось отыскать стиснутый мелями фарватер с глубинами от 5 до 6 саженей. Но он неожиданно окончился непреодолимой для шхуны отмелью. И приходилось раз за разом возвращаться к прежней якорной стоянке и начинать поиски другого пути. Не раз киль царапал по песчаному грунту, и шхуна содрогалась, готовая, казалось, вот-вот прочно сесть на мель. Невдалеке от мыса Лазарева судно при начавшемся уже отливе все же попало на песчаную отмель. По мере того как вода убывала, шхуна стала крениться. Пришлось ставить подпорки. С приливом шхуна выпрямилась. На сей раз ее удалось более или менее благополучно вывести на глубокое место. Такие и подобные приключения повторялись то и дело. Но все-таки опыт моряка и гидрографа позволил В.А. Римскому-Корсакову обнаружить этот почти неуловимый фарватер и провести шхуну в устье Амура. Труднейшее плавание доказало, что, несмотря на все сложные, неблагоприятные гидрологические условия, Татарский пролив на всем своем протяжении доступен для морских кораблей. В своих записках Воин Андреевич сделал определенные выводы об условиях прохождения Татарским проливом, которыми могли теперь руководствоваться мореплаватели: '…сколько я могу судить из собственного опыта, плавание в Татарском проливе, несмотря на частые, почти беспрепятственные туманы, безопасно и покойно, — писал он. — Гораздо покойнее, чем, например, в Финском заливе'.
13 сентября шхуна подошла к мысу Пронге, поросшему еловым лесом, перемешанным с березняком и ольховником, и бросила якорь в небольшой бухте. На следующий день Воин Андреевич отправился на баркасе в Петровское зимовье, русский опорный пункт в районе амурского устья.
За коменданта зимовья оставался гарнизонный врач. Г.И. Невельской отправился неделю тому назад с судном Российско-Американской компании 'Николай' и транспортами 'Иртыш' и 'Байкал' основывать русские военные посты на Сахалине. По инициативе Геннадия Ивановича некоторое время тому назад были оставлены гарнизоны в бухте Де-Кастри и в Императорской гавани на материковом побережье Татарского пролива.
Петровское зимовье было основано еще в 1849 году, когда Г.И. Невельской зашел сюда на транспорте 'Байкал' для исследования и описания амурского устья. Место для поселения он выбрал на пустынной косе, намытой из песка и мелкого камня и примыкающей к берегу материка, к северу от Амурского лимана. У зимовья коса расширялась до 400 саженей. В других местах она была уже, так что прибой Охотского моря легко перехлестывал через нее в штормовую погоду. От материка коса отделялась узким перешейком и заливом Счастья, у входа в который лежал небольшой продолговатый остров Удд.
Поселение, несмотря на пронизывающий ветер и гулкий шум морских волн, произвело на Воина Андреевича самое отрадное впечатление. Строения были лишены показной роскоши и комфорта, но свидетельствовали об удобстве. Два офицерских флигеля, казармы, домики врача и священника, бани, хозяйственные постройки, навес для гребных судов — все это строилось фундаментально, добротно из прочных лиственничных и сосновых бревен, причем всего за два с половиной года, собственными силами маленького гарнизона. Вытащенный на берег обветшавший бриг 'Охотск' служил портовым магазином. Снятые с брига четыре пушки защищали гавань. Во всем чувствовалась твердая хозяйская рука, энергия неутомимого Геннадия Ивановича. По его внушению обитатели зимовья развели огороды на продуваемой сквозными ветрами косе. Нелегкие заботы мужа самоотверженно разделяла Екатерина Ивановна Невельская, молодая и миловидная, хрупкая на вид женщина. Воин Андреевич счел своим долгом нанести ей визит и добрым словом помянул эту замечательную русскую женщину в своем дневнике.
В зимовье В.А. Римский-Корсаков встретил дружный, слаженный коллектив энтузиастов, подвижнически переносивших трудности. Каждый здесь поневоле становился мастером на все руки. Палубный матрос мог превратиться в плотника, бомбардир — в рыбака или заготовителя дров. Офицеры выполняли обязанности научных исследователей и организаторов-хозяйственников. 'Утешительно видеть среди безжизненной природы, за 13000 верст от России, человек 50 удалых ребят, которые на все руки горазды: мигом срубят вам избу, застрелят нерпу или сивуча, одинаково ловко прокатят вас и на собаках, и на оленях, и на дощатой гиляцкой лодке', — писал мореплаватель.
Петровское зимовье официально считалось факторией Российско-Американской компании. На флагштоке развевался компанейский флаг. Компания располагала в этом крае монополией меховой торговли с туземным населением и была обязана доставлять сюда для русских поселенцев необходимые съестные припасы. Вместе с тем зимовье продолжало служить главной базой Амурской экспедиции Г.И. Невельского. Отсюда Геннадий Иванович рассылал во все концы края своих сподвижников для научных исследований и описей.
Воина Андреевича Римского-Корсакова можно поставить в один ряд с такими неутомимыми исследователями-подвижниками, окружавшими Невельского, как Бошняк, Рудановский, Петров, Попов и другие. Их исследования способствовали делу закрепления устья Амура и Сахалина за Россией. Заслуга командира шхуны 'Восток' состояла в том, что он впервые, командуя морским судном, прошел весь Амурский лиман и проник в Амур у мыса Пронге. Прежде в Амур пытались войти бриг 'Константин' в 1846 году и транспорт 'Байкал' в 1849 году, но безуспешно.
Открытие Римским-Корсаковым доступности Татарского пролива и устья Амура для морских судов имело неоценимое практическое значение. Когда вскоре англофранцузская эскадра напала на Петропавловск, русская эскадра под прикрытием тумана незаметно ушла Татарским проливом в устье Амура.
Пробыв в Петровском зимовье всего лишь три дня, Воин Андреевич возвратился на шхуну. Обратный
