этаже почти все квартиры были выкуплены под офисы. Я увидела сияющие новизной вывески салона сотовой связи и кондитерской. Между ними располагалось заведение, профиль которого я затруднилась определить. Сквозь жалюзи на окнах разглядеть внутреннее помещение я не могла. Вывески над входом не было. Какие-то буквы были начертаны прямо на двустворчатой двери. Левая ее половинка была распахнута, а правая закрыта, и к ней устало привалилась полуголой спиной пышнотелая девица с прической дикобраза, страдающего стригущим лишаем: проплешины были щедро, кругами, намазаны крепким раствором марганцовки и зеленкой. Уперев голую пятку одной ноги в круглое колено другой, девица щурилась на солнце и картинно курила. Она сладострастно затягивалась сигаретой, а потом мощной струей выпускала дым на таком долгом выдохе, которого хватило бы, чтобы надуть воздушный шар. Наконец красотка размашисто бросила окурок в мусорку под высоким крыльцом, отклеилась от двери, и на открывшейся моему взору створке я прочитала странное слово: «Херская».
У меня тут же возникли самые разные предположения о том, чем занимается эта контора, но все они были, как принято говорить, «не для печати». С предположительно дурной репутацией заведения очень гармонировал впечатливший меня образ утомленной курильщицы. Да уж не бордель ли это? Или неизбитое название «Херская» носит штаб-квартира организованных сторонников однополой любви?
– Похоже, мне туда, – пробормотала я себе под нос. – Зайду, пожалуй! А если промахнусь, наведаюсь в гомеопатическую аптеку на противоположной стороне улицы: она тоже называется как-то подозрительно.
Дождавшись, пока крыльцо опустеет, я приблизилась к «Херской», поднялась по ступенькам и заглянула за левую створку двери. Я бы не удивилась, обнаружив там небесно-голубую табличку «Офис М. Цукермана», но все оказалось гораздо проще. На створке было написано половинчатое слово «Парикма».
– Парикма-херская! – обрадовавшись, провозгласила я.
У меня камень с души упал: вмиг рассеялись страшные подозрения относительно того, в каком качестве собрался принять меня господин Цукерман.
– Парикмахерская «Лилия»! – подтвердил из глубины помещения женский голос. – Вы по записи?
Я вошла в парикмахерскую и увидела за конторкой девицу-курильщицу. Она выжидательно смотрела на меня, постукивая карандашом по странице открытой амбарной книги.
– Я к Цукерману! – смело ответила я. – Мне назначено на пять.
– Присядьте, подождите, Микки еще занят, – девица указала мне на мягкий диванчик и потеряла ко мне интерес.
Я уселась и с интересом оглядела небольшой аккуратный салон. Недостатка в клиентах заведение явно не испытывало, все кресла, которые я могла видеть, были заняты. На диванчике, кроме меня, дожидались своей очереди еще две дамы. Они с напряженными лицами листали иллюстрированные журналы, то и дело украдкой поглядывая на ближайшую мастерицу. Парикмахерша была занята сооружением на голове клиентки сложной прически с вкраплением костяных бусин, мелких перьев и клочков меха. По всему видно было, что работа еще далека от завершения, однако даже в таком промежуточном состоянии она производила большое впечатление. Примерно так могла выглядеть голова Чингачгука, если бы ее прямо в традиционном уборе из орлиных перьев ненадолго опустили в барабан стиральной машины с центрифугой.
– Дамы, кто ко мне? – вопросил бархатистый мужской голос.
Я обернулась и замерла от изумления. В арочном проеме, ведущем в глубь салона, горделиво высился… Чингачгук! Смуглый черноглазый парень с орлиным носом, но, правда, без орлиных перьев на голове. Зато волосы у него были, как у настоящего индейца – длинные, прямые, черные, как вороново крыло.
– Вот она, Микки! – дикобразистая девица-администраторша указала щедро нарощенным ногтем на меня.
– Это я, я! – вскочив на ноги, я закивала головой.
Цукерман задержал на ней взгляд, хмыкнул:
– Фанатка?
– Да, это я вам звонила.
– Да уж, понятно, наши-то клиентки щетки на головах не носят! – Микки бесцеремонно взял меня за подбородок и покрутил мою голову из стороны в сторону, критически осматривая прическу.
В этот момент я лишена была возможности разговаривать, а не то не удержалась бы от какого-нибудь ехидного ответа. Щетки они на голове не носят, подумать только! А разворошенные птичьи гнезда с останками разорванных в клочья хомячков – это пожалуйста!
– Ну, пойдем! – Микки потащил меня в свою пещеру.
– Ой, нет, я не хочу стричься! – испуганно выкрикнула я, решительно не желая стать обладательницей оригинальной прически в экологическом стиле.
Громко звякнуло какое-то железо. Обернувшись на звук, я увидела, что парикмахерша, занятая сооружением орлиного гнезда, выронила ножницы. Они упали на кафельный пол, но мастерица не спешила поднимать свой инструмент. Круглыми совиными глазами она смотрела на меня. Окинув быстрым взором салон, я поняла, что привлекла общее внимание. Кажется, тут все почитали за счастье порасти дикобразовыми иголками!
– Не хочешь стричься у меня? – недоверчиво повторил Микки.
– Не хочу! – пискнула я, предвидя, что сейчас меня заклеймят позором и спустят с лестницы.
Ан нет, не угадала!
– Молодец! – Чингачгук Цукерман поднял уголки длинного рта в улыбке и одобрительно хлопнул меня мускулистой рукой по плечу. – Уважаю принципиальных!
Он обернулся к выжидательно затихшей аудитории и произнес небольшую пламенную речь:
– Свободная личность в свободной стране имеет право на свободу выбора, не ограниченную ни веяниями моды, ни общественным мнением! Посмотрите на девушку: ее голова выглядит как потрепанный малярный валик! Ну и что из того, если ей самой эта сиротская прическа вполне нравится? Она хозяйка своим волосам и может делать из них что угодно!
Девушка-курильщица с жалостью посмотрела на меня и зааплодировала оратору. Я не поняла, похвалили меня или опозорили, но решила отказаться от выяснения этого момента и сказала Цукерману, едва стихли жидкие подхалимские хлопки:
– Давайте выйдем на свежий воздух, у меня к вам приватное дело!
– Покурим? – по-своему понял меня Микки.
Он протянул руку, и девица-дикобразиха перебросила ему сигаретную пачку. Цукерман ловко выхватил ее из воздуха, заправил в угол длинного рта сигарету, и мы вышли на крыльцо.
– Михаил, у меня к вам деликатное дело, – начала я, отказавшись от любезно предложенной мне цигарки. – Не знаю даже, как начать…
– С начала! – ухмыльнулся Микки.
Я покосилась на открытое удивленным взорам прохожих смелое слово «Херская» и решила чуток подправить расхожую легенду о «Хельге» в зеленке. Добавлю-ка я в этот рассказ немного специфического колорита…
– Ладно! – решилась я. – Надеюсь, вы меня поймете… В общем, если начинать с начала, то я должна признаться, что я лесбиянка!
Я выпалила это «признание» и сама испугалась сказанного, даже заозиралась по сторонам, не услышал ли кто, как я сама себя оговорила. Зато в черных глазах предводителя гомосексуалистов М. Цукермана, как я и рассчитывала, загорелись огоньки сочувствия.
– Вы же знаете, что наше общество в целом относится к сексуальным меньшинствам без одобрения и симпатии, – сокрушенно зачастила я. – Вот и у нас с моей подругой были трудности со съемом квартиры. Как только хозяева жилья начинали подозревать, что мы не просто девушки-подружки, студентки-однокурсницы, нас просили съехать. Это повторялось несколько раз, пока мы не сняли квартиру у одной славной старушки. Она, кажется, вообще не подозревает о существовании однополой любви, поэтому требует только, чтобы мы своевременно платили за квартиру и содержали жилье в чистоте и порядке. А мы, так уж вышло, непоправимо испортили бабушкин любимый шкаф!
