земли, но не при фантастически-великолепной обстановке, вызванной борьбой миров, не так мгновенно и почти без страданий, а, вернее всего, где-нибудь в богадельне или просто на улице после долгих, мучительно-долгих лет страданий и физических, и нравственных?..»
В заключительных словах слышится знакомая нам тоска по более яркому и осмысленному миру – по утопии, ради приобщения к которой не жалко пожертвовать самой жизнью.
В этой связи по особому смотрится и эпизодическое появление в «Борьбе миров» жителя Марса. Рассказчику снится сон, будто бы упавшая комета вышибла его в космическое пространство (снова Жюль Верн?), он переносится на Марс, где встречает обнаженного гуманоида и вступает с ним в легкую словесную дуэль по поводу странных обычаев землян.
Пройдет совсем немного времени и тема утопии в литературе будет неразрывно связана с темой Марса. Однако у Н. Н. Холодного это – смутный намек с ироническим оттенком. Превосходство марсиан писателем не оспаривается, но в них нет энергии, способной преобразовать мир, заставить историю течь не к всеобщей катастрофе, а к всеобщему благоденствию.
Роман «Борьба миров» можно воспринимать по-разному (что предполагал и сам автор, давая ему сложный подзаголовок): это и сатира, высмеивающая негативные стороны жизни российского общества конца XIX века, и роман-катастрофа с подробнейшим описанием деградации общества, и социально- психологическая фантастика с небольшими вкраплениями популяризации астрономических открытий. Но несомненно одно: ее автор вполне мог стать родоначальником жанра, на десятилетия вперед установив правила игры и задав довольно приличную высоту литературной планки, ниже которой его последователям нельзя было бы опускаться.
Очень жаль, что роман и его автор забыты. Как и в случае с Лякидэ, один-единственный (и даже очень приличный текст) не мог сделать Н. Н. Холодного всенародным любимцем. Тем более, что в «Борьбе миров» нет революционного пафоса, а значит, он в принципе не мог понравиться тогдашним разночинцам, которые жили мечтой о скорейшем крушении царизма.
На излете XIX века появлялись и другие прозаики, которых можно было бы записать в основоположники жанра научной фантастики.
Николай Николаевич Шелонский. Журналист, писатель. Автор ряда остросюжетных произведений, среди которых выделяется научная утопия «В мире будущего» (1892). В ней Шелонский первым среди русских фантастов описывает анабиоз, телевидение, фотопечать, туннель под Ла-Маншем, антигравитационный двигатель и плазму (!). Спектр интересов Шелонского был весьма широк и, однажды попробовав себя в фантастике, он двинулся дальше...
Владимир Николаевич Чиколев. Автор «электрического» романа «Не быль, но и не выдумка» (1895). Инженер, энтузиаст внедрения новейших технологий, порожденных наступающей эпохой электричества. Был лишен какого-либо литературного таланта, а потому остался в безвестности...
Александр Александрович Родных. Автор повести «Самокатная подземная дорога между С.Петербургом и Москвой» (1902). Больше ничем в фантастике не отметился. Однако после революции стяжал славу как активнейший популяризатор воздухоплавания и космонавтики...
Как видите, это были одиночки. И одиночки, очень не уверенные в себе, не решившиеся переступить черту, отделяющую пробы пера от профессиональной литературной деятельности, и создать жанр из отдельных произведений.
Настоящая научная фантастика, смыкающаяся с научно-технической популяризацией, придет в Россию позже, вместе с революцией.
Не лучше дело обстояло и с теорией космического полета. Инженеры-энтузиасты, изобретатели по-прежнему продвигались на ощупь, ошибались, но не учились на ошибках и ошибались снова.
Так появился на свет проект ракетного аппарата, не имевший перспектив, но оказавший заметное влияние на историю российской космонавтики. Он принадлежал Александру Петровичу Федорову.
О жизни Александра Федорова мы почти что ничего не знаем. Родился в 1872 году. Из потомственных дворян. В юношестве традиционно прикреплен к Александровскому кадетскому корпусу. Потом – пехотный полк, Московское юнкерское училище. Из Москвы был переведен в Киевское юнкерское училище, и снова в Москву, а оттуда – обратно в полк.
Едва став прапорщиком, Федоров написал брошюру «Новый принцип воздухоплавания, исключающий атмосферу как опорную среду.» Что подвигло его на это, доподлинно не известно. И вряд ли молодой офицер мог предполагать, какое значение его скромная работа будет иметь для будущих поколений.
Вскоре Федоров уволился в запас и к военной карьере больше не вернулся. Жил за границей, работал в какой-то технической конторе. Наконец стал журналистом. Популяризировал технические новинки, иногда писал об авиации, но ни разу не вспомнил о своем давнем изобретении.
Работа «Новый принцип воздухоплавания, исключающий атмосферу как опорную среду», опубликованная в 1896 году в Санкт-Петербурге, довольно невнятна.
На первых страницах изобретатель отмечал, что все предложенные до него проекты летательных аппаратов были так или иначе основаны на применении атмосферы в качестве опорной среды, и указывает, что его проект «идет вразрез с установившимся основным положением к разрешению задачи и пытается поставить эту последнюю на новый путь.» Заблуждение Александра Федорова простительно, если учесть, что работы Кибальчича и Неждановского на тот момент не были опубликованы. Дальше – серьезнее. Ракетный принцип Федоров представлял себе довольно смутно. Он пишет, в частности: «...принцип полета птицы и ракеты один и тот же.» На таком соображении вряд ли можно построить аппарат, способный перемещаться в безвоздушном пространстве.
Впрочем, несмотря на пробелы в знаниях, упущения и путаницу в выводах, Александр Петрович предлагает чистый ракетный двигатель.
Согласно проекту Федорова, летательный аппарат приводился в движение при помощи системы труб – одна в другой. Сжатый газ через боковые патрубки поступает в кольцеобразную полость, образуемую стенками внешней и внутренней трубы, наполняет ее, затем через отверстие внутренней трубы выходит наружу. При этом давление газа на верхнюю (закрытую) часть внешней трубы ничем не уравновешивается.
«Стало быть, – писал Федоров, – наша труба, как и ракета в полете или ружье при отдаче, получит стремление двигаться по своей оси(...), иначе говоря, к трубе будет приложена сила, направление которой всегда, при всяком положении трубы, будет совпадать с продольной осью последней и идти от открытого конца к закрытому.»
Далее он указывал: «...Если мы составим систему таких труб, в которой: 1) одни из них стоят вертикально, выпускными отверстиями вниз, 2) другие лежат горизонтально по продольной оси системы и 3) спиралями, обвивающими вертикальную ось системы, то первая группа даст нам подъем, вторая – поступательное движение, а третья – вращение вокруг вертикальной оси, т. е., иначе сказать, заменит нам руль; следовательно, наша система будет обладать всеми данными для свободного полета.»
Федоров описывает космический корабль, но отсутствие теории не позволяет ему сделать более широкие и практические выводы. А создать собственную теорию реактивного движения он не способен – не хватает образования.
Так бы и осталась эта брошюра на дальних полках библиотек, но ее судьба оказалась счастливой. Один экземпляр выписал в свое пользование пока еще никому не известный изобретатель из провинции Константин Эдуардович Циолковский.
Первая попытка создать полноценную теорию реактивного движения была все же предпринята в конце XIX века выдающимся российским ученым Иваном Всеволодовичем Мещерским.
Мещерский родился в 1859 году в Архангельске. Проявив блестящие математические способности, он поступил в Санкт-Петербургский университет и сделал карьеру теоретика, специалиста по механике.
В докладе «Один частный случай теоремы Гюльдена», прочитанном в 1893 году в Петербургском математическом обществе. Иван Всеволодович изложил результаты своих исследований по теории движения тел переменной массы. Свои выводы он опубликовал в труде «Динамика точки переменной
