суеверий, в которые так охотно верилось прежде; вблизи, наоборот, они суживают наше мировоззрение, и до того, что делают из нас покорных себе рабов... Меркурианцы – рабы Солнца, жители Венеры – вероятно тоже, луниты – и до сих пор еще рабы Земли, хотя, как видно, и не фанатики; наконец, каллисты – рабы Юпитера, и слепые рабы, и то же самое можно наперед сказать и об обитателях прочих его спутников, которых мы пока еще не видели!.. И если бы на нашем Фобосе или Деймосе были свои аборигены, они непременно оказались бы рабами нашего Марса!.. Счастье вам и нам, что наши две планеты не близки к Солнцу и не состоят спутниками при других планетах!. '
Выстроив такую теогоническую цепочку, компания из семи марсиан и землянина все же рискнула посетить и другие спутники планеты-гиганта. На Ганимеде их ждала встреча с расой малообразованных пугливых пастухов, на Европе и Ио – с примитивными формами жизни. На сам Юпитер компания высадиться не рискнула, поскольку оказалось, что планета-гигант является на самом деле угасающей звездой, ее поверхностной температуры вполне достаточно для того, чтобы испепелить любой предмет.
В системе спутников Сатурна путешественников ждали еще более необычные приключения. Для начала марсиане установили, что Сатурн – это тоже бывшая звезда, но зашедшая в процессе остывания дальше Юпитера: на его поверхности видны отдельные каменистые «острова.» При этом знаменитые кольца Сатурна – это сгусток раскаленного вещества, по каким-то причинам не сумевший сконденсироваться в твердый спутник.
Высадившись на Мимас (ближайший к Сатурну планетоид), исследователи обнаружили там свидетельства существования высокоразвитой цивилизации, которая, исчерпав ресурсы, пришла в упадок. Ныне на Мимасе проживают две расы: одноглазые мастеровые, живущие патриархальными коммунами, и прекрасные крылатые певцы, обитающие в пещерах и употребляющие мастеровых в пищу. Разумеется, плотоядные устремления крылатых созданий вызывают общее возмущение межпланетных путешественников, и хотя марсиане представляются исключительными гуманистами, отказавшимися даже от мясоедения, они дают решительный отпор расе певцов-хищников, пустив в ход револьверы и мощную взрывчатку.
Среди них нашелся только один, кто пожалел крылатую девушку и путем терпеливого воспитания сделал из нее кроткое и добродушное существо, выступающее с домашними концертами. Вот оно – бремя белого человека!
Установив мир на планете мастеровых (а кого-то другого там не осталось), исследователи двинулись дальше, посетив по очереди Энцелад, Тефию, Диону, Рею, Титан, Гиперион и Янет. Везде они видели довольно однообразную флору и фауну, а также коммуны ремесленников, не владеющих даже зачатками письменности, – жалкие остатки величественной цивилизации, заселившей когда-то все спутники Сатурна. Причем, чем более удаленным является спутник, тем суровее климат на нем, тем более дикими выглядят его обитатели:
'На этих дворах мы видели иногда существ человеческой породы, одноглазых, небольшого роста, некрасивых и неуклюжих, темнокожих и темноволосых, одетых с головы до ног в звериные меха... Они с тупым и каким-то угрюмым изумлением глядели на наши перелеты над их головами, стоя неподвижно, как статуи, на одном месте, пока не скрывались из поля их зрения... Это были обитатели Реи!..
– Вот вам и эпилог драмы! – рассуждали мы.
– Или последние могикане!'
Таким образом, Сатурн – это тоже будущее Земли, но будущее куда более отдаленное, чем Марс. Умирающее Солнце. Остывающие миры с исчерпанными ресурсами. Безграмотные, хотя и умелые ремесленники, влачащие жалкое существование на руинах древних городов. Неужели все это ждет нас в грядущем?
Лякидэ не дает ответа, отправляя персонажей еще дальше – к Урану и Нептуну. И снова перед нами – остывшие звезды, окруженные сонмами мертвых замерзших планет.
Загрустив от вида унылых пейзажей, пророчащих неизбежность гибели всего живого, путешественники возвращаются к Марсу, к тому образцу социальной организации, которую автор считает близкой к абсолютному идеалу. И последней фразой длиннющего астрономического романа звучит патетическое восклицание: «Да здравствует Марс!»
Я не могу сказать, насколько обдумано Лякидэ коснулся проблематики, которая будет источником вдохновения для российских писателей (и не только фантастов) на протяжении первой половины XX века, – ведь в его романе нет ни слова о социальной реорганизации, о необходимости революционного преобразования мира и общества, но наметившуюся тенденцию он чутко уловил. Его космическая птица не способна летать по определению (то есть здесь нет технического замысла), но она сродни тем мифическим аппаратам, на которых летали к звездам герои народных сказок и литературных легенд. Значит, она не машина пространства, но машина времени, позволяющая путешествовать между эпохами, увидеть прошлое и будущее нашей цивилизации, а воображаемые планеты – лишь символы эпох и лучшей из них, нашим ближайшим будущим является Марс...
Хотя если бы Лякидэ пожелал занять нишу «русского Жюля Верна», то у него могло получиться. Более того, он был способен сделать следующий шаг – астрономическая одиссея «В океане звезд» демонстрирует вполне достойный опыт по конструированию сложных, но внутренне непротиворечивых миров.
Следующий пример. Роман Н. Н. Холодного «Борьба миров.» Издан на рубеже веков – в 1900 году.
Эта вещь совсем из другой оперы. Если наш гипотетический литературовед будет продолжать ворчать, что в начале XX века не было хорошей художественной фантастики, то его нужно отослать именно к этому тексту.
Подзаголовок произведения Холодного привлекает внимание уже сам по себе: «Астрономический, физический и фантастический роман» – что бы это значило?
Вызывает вопросы авторство. Кто такой этот Н. Н. Холодный? В энциклопедиях о нем ничего не сказано, а значит, мы вольны предположить, что это чей-то псевдоним. Впрочем, роман говорит сам за себя и каких- то дополнительных подтверждений литературного мастерства автору совершенно не нужно, чтобы читатель понял: перед ним образчик отличной прозы.
«Борьба миров» написана как своеобразная антитеза популярным в самом конце XIX века апокалиптическим романам, вроде «Войны миров» Герберта Уэллса или «Конца мира» Камилла Фламмариона. Многословной патетике западных романистов Холодный противопоставляет легкий ироничный стиль в духе знаменитого «Сатирикона» с использованием современных автору идиомов, словечек, выражений.
Начинается роман с интригующей ноты: к Земле приближается комета, в течение месяца она столкнется с нашей планетой и современная цивилизация будет уничтожена!.. Об этом пишут в газетах, но ничего особенного не происходит. Население продолжает жить как жило раньше, ходить на службу, болтать о политике, тетешкать детей, изменять супругам. Надвигающаяся катастрофа проявляется лишь через истерику газетных обозревателей, через темы публичных лекций астрономов и философов, через популярное среди москвичей шоу «Столкновение земли с кометою.».. Но все начинает меняться, едва сияющий хвост космической странницы заполняет небо и каждому становится очевидно, что смерть близка и неотвратима. Флер цивилизованности сразу же слетает, и милые российские обыватели превращаются в дикарей, существующих по законам джунглей. Финал романа необычен. Главные герои, за перипетиями жизни которых с напряженным интересом следит читатель, избежали гибели, покинув обреченный Петербург на воздушном шаре (намек на Жюля Верна?), однако персонаж, от лица которого идет рассказ, поутру сожалеет об этом, подозревая, что теперь все снова вернется на круги своя, к привычной и опостылевшей жизни:
«...Опять, значит, все та же повседневная, серенькая, бесконечно-скучная или трагически- безотрадная сутолока!(...) Снова то же переливание из пустого в порожнее, все то же перескакивание из кулька в рогожку! Опять, значит, та же постоянная забота о куске хлеба и всегдашняя боязнь потерять его; опять страсть и пресыщение, любовь и разочарование, стремление к чему-то, называемому людьми идеалами, и видимая несбыточность их осуществления!(...) Боже мой, зачем же я спасся? Неужели затем, чтобы все-таки не сегодня, так завтра, не завтра, так, наверное, послезавтра бесследно исчезнуть с лица
