С невообразимой скоростью мы взлетали все выше и выше, под влиянием могучих цилиндров нашего летучего корабля, прогонявших сквозь себя мировой эфир и заставлявших этим, как движением турбин, мчаться наш корабль вдаль от земли ускорительным способом..
Через несколько часов мы уже вышли за пределы доступного для наших чувств земного притяжения и для нас более не было ни верху, ни низу. Мы почти совсем потеряли свою тяжесть и могли теперь плавать в воздухе своей кают-компании, как рыбы плавают в воде. Стоило нам сделать несколько движений руками и мы переплывали на другую сторону каюты...'
Далее следует довольно подробное описание состояния невесомости и ощущений, испытываемых космонавтами-народовольцами. Считается, что Морозов первым из писателей достоверно представил эффекты, возникающие при невесомости. И это похоже на правду, потому что описание невесомости у Жюля Верна выглядит ныне иллюстрацией ошибочных взглядов, а до публикации классического труда Константина Циолковского «Грезы о земле и небе и эффекты всемирного тяготения» оставалось еще тринадцать лет.
В озарении Морозова нет ничего удивительного. Эффекты невесомости, возникающие в космическом корабле, движущимся без ускорения, можно вывести уже из первого закона Ньютона, однако обывательское сознание не принимало их, и нужен был прозаик, способный в увлекательной форме рассказать заинтересованным лицам о том, что ожидает человека при полетах к иным мирам. И Морозов мог стать таким человеком, в одном рассказе переплюнув все «космические» романы Жюля Верна...
Только «летучий корабль» подкачал. Цилиндры, прогоняющие через себя мировой эфир, вызывают вопросы. Если бы Николай Александрович удосужился подумать и на эту тему...
Впрочем, в рассказе можно обойтись без подробностей действия двигателей корабля. Тем более, что новых идей в нем и без того хватает.
Например, Морозов вопреки всеобщему убеждению считает опасность столкновения межпланетного корабля с метеором завышенной. И вопреки Жюлю Верну доказывает, что даже кратковременная разгерметизация корабля приведет к резкому снижению давления и гибели экипажа...
А вот гипотеза, впоследствии подтвердившаяся: лунные кратеры и цирки образовались не вследствие вулканической деятельности, а как результат ударного воздействия крупных метеоритов и комет...
А вот гипотеза, хоть и не подтвердившаяся, но тоже интересная: из-за притяжения Земли поверхность Луны деформировалась, и видимая нам часть представляет собой высокогорный район, а невидимая – впадину, где имеются атмосфера, вода, жизнь, разум...
А вот гипотеза, которая еще нуждается в подтверждении или опровержении: вся жизнь во Вселенной произошла из единого центра, а формы растений, животных, людей сходны по очертаниям и отличаются лишь размерами...
Такое информационное изобилие, втиснутое в рассказ объемом меньше авторского листа, удивляет. Потенциал Морозова как ведущего автора научной фантастики, создающей основу для внедрения идей космической экспансии в жизнь, был огромен, но остался практически невостребованным.
Современный эстетствующий литературовед может сказать, что и слава Богу. Мол, «литература идей» всегда хуже «литературы характеров.» И будет трижды не прав, потому что Морозов умел обрисовывать характеры скупыми, но точными мазками. Подозреваю, что его фантастика была бы вполне литературной и способной удовлетворить самый взыскательный вкус.
Кстати, судьба Николая Александровича сложилась благополучно, о чем я не премину рассказать в следующих главах, – но беллетристом он все-таки не сделался, предпочтя иную стезю...
На вакансию «русского Жюля Верна» могли претендовать и другие писатели.
Перелистываешь библиографию дореволюционной фантастики, и взгляд выхватывает из списка «говорящие» названия. К сожалению, современному читателю ничего не говорят фамилии авторов.
Пример – астрономический роман Анания Гавриловича Лякидэ «В океане звезд.» Издан в Санкт- Петербурге в 1892 году. Одобрен цензурой в сентябре 1891 года. Следовательно, написан не позднее 1890 года.
Кто такой Лякидэ? Это был такой литератор, поэт, переводчик с французского. Умер в 1895 году в возрасте сорока лет. Написал только одно фантастическое произведение, в котором отчетливо видно влияние французской классической прозы, населявшей Солнечную систему разнообразными химерическими существами.
Впрочем, роман читается легко и не вызывает отторжения даже сегодня, когда мы знаем, что планеты пусты, а жизнь на них невозможна. Более того, в нем есть несколько моментов, которые свидетельствуют о недюжинном чутье автора на неявные запросы публики.
Перескажу вкратце сюжет, потому что вряд ли вы найдете этот томик в ближайшем книжном магазине...
Некий литератор, подрабатывающий написанием популярных астрономических очерков, отдыхает летом на даче и знакомится с соседом, которого местные жители считают сумасшедшим. Сосед оказывается гениальным изобретателем, придумавшим птицеподобную «летательную машину», способную подниматься на любую высоту – вплоть до орбиты и выше. Сосед собирается на Луну, но пока обдумывает герметичную кабину («стеклянную будку») для своего аппарата и скафандр («каучуковый костюм»). Проведя ночь в интересной беседе о перспективах непосредственного изучения небесных тел, литератор возвращается к себе, ложится спать и видит дивный сон, в котором он летит на птицеподобном аппарате к планетам Солнечной системы, посещая их одну за другой – от Меркурия к Нептуну (Плутон еще не был открыт).
Перед нами своего рода астрономический учебник для юношества, однако наряду с чисто научными данными Лякидэ предлагает совершенно фантастический экскурс по инопланетным цивилизациям.
В основе рассуждений Лякидэ об обитателях иных миров, без сомнения, лежат выкладки Фламмариона. Но если Фламмарион, будучи настоящим ученым, все же остерегался утверждать, что ему хорошо известно, какие именно планеты населены и какими именно существами, то с литератора – взятки гладки.
Во-первых, Лякидэ убежден, что населены все небесные тела без исключения. Во-вторых, он придерживается весьма популярной в те времена гипотезы, что чем дальше планета от Солнца, тем она древнее. В-третьих (и это нам уж совсем непонятно), романист привязывает продолжительность жизни инопланетян к суточному и годовому циклам. Если годовой период обращения планеты (например, у Меркурия или Венеры) выше, чем у Земли, то и существа, обитающие на ней, живут в быстром темпе и продолжительность жизни у них короче! Как наглядный пример, позволяющий гимназистам на ассоциативном плане запомнить периоды обращения планет, подобный прием вполне допустим, но как научная гипотеза не выдерживает ни малейшей критики.
На основании этих трех положений Лякидэ конструирует свою Солнечную систему. На страницах романа мы встречаемся с человекоподобными созданиями, существующими на разных стадиях социальной эволюции.
На Меркурии царит первобытнообщинный строй с жертвоприношениями многочисленным богам.
На Венере обитает средневековая цивилизация европейского типа.
На Луне потихоньку коротают свой бесконечный век медлительные крестьяне, поклоняющиеся Земле.
На Марсе, наоборот, процветает развитое общество, опирающееся на технологии будущего: на службу марсианам поставлено электричество, солнечная энергия аккумулируется для обогрева зданий, предметы быта изготавливаются из необычных синтетических материалов и так далее, и тому подобное.
Обзаведясь друзьями из местных, в их сопровождении альтер-эго Лякидэ следует дальше: на Фобос, где марсиане основали постоянную колонию, и на Деймос, который населяют безобразные обезьяны, освоившие примитивные орудия.
Наконец Марс и его спутники остаются позади. Группа пытливых исследователей направляется дальше – к системе Юпитера. Изучение спутников самой большой планеты Солнечной системы они начинают с Каллисто, рослые жители которого проводят время в молитвах Юпитеру и не терпят чужеземцев вплоть до того, что готовы убить любого, кто войдет в их города.
На основании увиденного межпланетные путешественники сделали удивительный вывод:
'Странные эти планеты, господа, на которых мы живем! Вдали от нас они расширяют наш умственный кругозор, возбуждая жажду исследований, заставляя отказываться от массы предрассудков и
