Дед Петро с грустью посмотрел на садовый инструмент. Он тоже чувствовал себя покинутым. Пора было обедать, а нерадивая хранительница семейного очага Синешаповых бабка Катерина бессмысленно бегала где-то, как несушка, согнанная с гнезда.
– От баба-дура! – выругался дед Петро, плюнув в уличную пыль голодной слюной. – И где ее носит?
В принципе дед Петро мог бы и сам поджарить яишенку или разогреть вчерашний борщ, но старый казак считал поварские хлопоты ниже своего достоинства. С его точки зрения, правильнее было вернуть к исполнению супружеских обязанностей с тяпкой, тряпкой и уполовником неразумную беглянку бабу Катю.
– Й-эх! – вздохнул дед Петро, прихватывая сброшенный супругой фартук на манер плетки-двухвостки и выдвигаясь на улицу.
– Слышь, Петро Данилыч, ты куда идешь? – немедленно окликнул деда сосед, еще не старый, но болезненный мужик Васята Кривуля. – Если в ларек, то возьми и мне пачку «Примы». Мне моя-то шмалить не дает, а я без курева совсем загибаюсь!
Васята закашлялся и согнулся пополам, словно показывая, как именно он загибается без курева. Дед Петро убедился, что загибается Васята круто, буквально – в бараний рог загибается, хотя без курева или от него – непонятно. Впрочем, спросил Данилыч о другом.
– Это как же жинка тебе курить не дает? Цигарки, что ли, отнимает? – неодобрительно хмыкнул он.
– Не, она деньги прячет! – с готовностью объяснил Васята.
– Тьфу! Совсем обнаглели бабы! – Петро Данилыч снова плюнул себе под ноги. – Виданное ли дело, чтобы жинка от казака гроши ховала! Це ж позор на твою чуприну, Василий!
Дохляк Васята, у которого от казачьего чуба-чуприны к сорока с небольшим годам осталось три волосины в шесть рядов, заискивающе улыбнулся грозному старцу:
– Нынче другое время, дядько! Теперича бабы имеют все права наравне с мужиками!
– Ладно бы – наравне, так нет же: они себе прав поболе нашего хапнуть норовят! – вскричал дед Петро, взмахнув, как знаменем, женкиным клетчатым фартуком.
– Ага, моя-то убегла куда-то за вашей бабкой вослед! – поддакнул Васята. – А что мужние носки в корыте киснут нестираные – ей и дела нет!
– А ну, Василий, геть сюда! Щас мы бабенок наших шустрых к ногтю возьмем, как вошек прыгучих! – Петро Данилыч продемонстрировал слегка оробевшему подкаблучнику Васяте желтый от табака ноготь и едва ли не силой выволок соседа из-за забора.
Громогласно обсуждая безобразное поведение своих прекрасных половинок, мужики отшагали по извилистой улице с полсотни метров и вышли к красивому дому банкира Суржикова.
– Та-ак! А это шо еще за явление? – нахмурился дед Петро, не по возрасту зорким оком разглядев в пламенеющих астрах скорчившегося охранника Степана. – Никак, еще одного мужика на колени поставили?!
– Вот бабы, бисово племя, что творят! – всплеснул подрагивающими руками Васята, обрадовавшись пополнению в рядах жертв женского шовинизма. – Эй, парень! Ты чего там скрючился?
– Лучше умереть стоя, чем жить на коленях! – надтреснутым голосом изрек Петро Данилыч.
– Это кто сказал? – критически хмыкнул охранник Степа, продолжая шарить в цветочных зарослях в поисках хозяйской пластиковой карты.
Позу он не изменил, только вытянул и скривил шею, чтобы лучше видеть собеседников.
– Ну, чисто гиена! – поежился Васята, опасливо поглядев на лопоухого, кривошеего и курносого охранника в одежде пятнистого маскировочного окраса. И, чтобы не сердить «гиену», быстренько ответил на вопрос, ткнув пальцем в дряблый живот Данилыча: – Это он сказал!
– Это сказала испанская коммунистка Долорес Ибаррури! – покачал головой начитанный дед Петро.
И тут же нахмурился, с запозданием сообразив, что испанская коммунистка Долорес Ибаррури – женщина. Цитировать в такой ситуации бабу было сущим издевательством!
– Так! – почесав в пегом затылке, значительно сказал дед. – Вставай, парень, с карачек! Не позорь казачье племя!
– Да вы чего, мужики? – Степа привстал над астрами. – Если я карточку не сыщу, мне голову оторвут! Слышите, как хозяйка беснуется?
Объяснение было непонятным, но из дома как раз донесся истошный визг взбешенной Карины, и Васята Кривуля откровенно струхнул.
– Во орет! А я-то думал, это мне с жинкой не повезло! – излишне громко воскликнул он.
– Что ты сказал, сморчок занюханный?! – возопила Васина супруга Зойка, выворачивая к дому Суржиковых во главе бабьего отряда. – Это тебе с женой не повезло, глист корявый? И это ты говоришь мне после двадцати лет семейной жизни?!
– То разве жизнь! – ляпнул дед Петро.
Это он зря сказал!
Бабий отряд сильно уменьшился, растеряв тех, кто рассчитывал на встречу с мифическими лудильщиками. Дойдя до края поселка и повернув обратно, шествие продолжали демонстрантки, выступающие против эксплуатации женщин мужчинами: баба Катя, Васяткина жена Зойка и еще пара фанаток-феминисток, имеющих мужьями горьких пьяниц и лодырей. На ходу бабоньки подогревали себя рассказами о случаях вопиющей дискриминации, и боевой дух амазонок постепенно поднялся до такой высоты, что можно было закидывать врага авиабомбами. Неосторожное высказывание Петра Данилыча привело к детонации всего боезапаса.
– Ну, держись, вражья морда! – взревела оскорбленная Зойка Кривуля, ринувшись на Васяту с кулаками.
– Стой! – запоздало гаркнул дед Петро, уворачиваясь от собственной супруги, норовящей огреть его дырявым алюминиевым ковшом. – Катька, дура старая! У тебя обед не сварен, трава кроликам не нарвана, ты давай домой иди, а не фехтуй… Уй! Ай! Бабы, да вы озверели?!
– Трое на одного? – набычился правильный парень Степа, глядя, как баба Катя, поддерживаемая с флангов двумя товарками, теснит в розовый куст Петра Данилыча.
Он выпрямился во весь рост и выпрыгнул из клумбы с молодецким посвистом. Зойка от неожиданности споткнулась и упала, завалившись на мужа.
– Караул! На помощь! – вякнул придавленный Васята.
Степа сунулся к Кривулям, собираясь всего лишь помочь павшему Васяте подняться, но испуганная молодецкой статью охранника Зойка поняла его намерения неправильно и дико завизжала.
– Не понял? – пробормотал Иван Сергеевич Суржиков, отняв от уха телефонную трубку и посмотрев на жену. – Это что такое?
Вопившая Карина заткнулась и тоже озадаченно прислушивалась к пронзительному женскому визгу, несущемуся с улицы.
– Может, это эхо? – предположила глупая Карина.
Суржиков издевательски хмыкнул и вернулся к телефонному разговору, жестом невежливо выпроваживая супругу за дверь. Карина фыркнула и высунулась в окно.
За ним четыре деревенские бабы неловко, но энергично мутузили охранника Степу. Два помятых мужика затрапезного вида подбадривали его выкриками, но в драку не лезли. Охранник, медлящий развернуться во всю ширь из опасения покалечить деревенских дур, смахивал на мультипликационного медведя Балу, облепленного обезьянами-бандерлогами. Бандерложихи визжали в четыре голоса, удивительно точно имитируя сигнал оповещения гражданской обороны.
Увлекшись этим зрелищем, к телефонному разговору, который на повышенных тонах вел с дежурным оператором банка Иван Сергеевич, Карина не прислушивалась, пока вдруг не услышала недоверчиво- возмущенное:
– Сколько-сколько?!
Данное вопросительное местоимение в ее представлении имело отношение в первую очередь к деньгам, а эта тема была ей неизменно интересна. Карина обернулась и устремила обеспокоенный взгляд на
