Она с готовностью подползла к моим ногам.
– Почему я? – спросила я, непроизвольно попятившись.
– А кто же? Я, что ли? – мамуля искренне удивилась. – Я писатель, работник умственного труда!
– Я тоже не кочегар!
– Но ты моложе меня! – уперлась она. – В моем возрасте уже можно рассчитывать на заслуженный отдых!
Я скептически посмотрела на нее. Мамуле недавно стукнуло пятьдесят пять лет, и она ознаменовала этот юбилей тем, что удлинила юбки до середины колена, но при этом не выбросила из гардероба шортики и маечки на тонюсеньких бретельках. Фигура у маменьки до сих пор такая, словно она зарабатывает на кусок хлеба не умственным трудом, а безумным стриптизом. Возраст у нее, ха!
Поймав мой взгляд, мамуля сгорбилась, опустила плечи и мелко затрясла головой, изображая дряхлую старушку.
– Артистка! – буркнула я, присаживаясь перед пылесосом, чтобы осмотреть отверстия в корпусе. В одном из них пряталась электрическая вилка на вытяжном шнуре. – Иди отсюда!
– Куда?
– Куда-куда! Розетку ищи!
Ближайшая розетка нашлась за разлапистым зеленым кустом в огромном глиняном горшке. Протиснувшись за мохнатый ствол экзотического растения, мамуля воткнула вилку в розетку и помахала мне рукой.
– Поехали! – по-гагарински отозвалась я и придавила кнопку на спине желтой черепахи.
Зверюга взревела, как реактивный самолет.
– Надо было попросить у любезного Анатоля наушники! – пробормотала я, опуская раструб упругого ребристого хобота на ковер.
Хобот вцепился в ворсистую поверхность большого и синего, как озеро, ковра с жадностью истомленного жаждой слона.
Какое-то время я сосредоточенно выгуливала всеядную черепаху по полу, стараясь не оставлять на ковре необработанных участков. Это непростое занятие поглотило все мое внимание, я даже забыла, что пришла в этот дом вовсе не для того, чтобы осуществлять санитарно-гигиеническую обработку.
Очнуться меня заставил крепкий удар по плечу. Я выронила шланг, испуганно подскочила и уже в прыжке развернулась. Позади меня стояла мамуля. Она шевелила губами и размахивала руками, как сигнальщик на палубе авианосца.
– Что ты говоришь? – переспросила я, не слыша за ревом кормящегося пылесоса собственного голоса.
Мамуля молча обежала меня и нажатием кнопки отрубила ревущую черепаху.
– Давай теперь я! – в тишине проорала родительница, забыв убавить громкость своего голоса.
– Давай! – с удовольствием согласилась я. – Заканчивай зачистку территории, а я пойду в разведку.
Мамуля впряглась в пылесос, а я приоткрыла створку двери и выглянула за нее. В коридоре никого не было.
– Если кого-нибудь встречу, скажу, что пришла за дополнительными инструкциями, – сказала я сама себе. – Мол, пол мы помыли, ковер почистили и жаждем еще немного поработать, но не знаем как.
Я выскользнула в коридор и закрыла за собой резные двери. Сразу стало значительно тише, я даже услышала голоса, доносящиеся из соседнего помещения. Нисколько не стесняясь, я заглянула в щелочку между неплотно прикрытой дверью и дверным косяком и увидела что-то коричневое, мохнатое.
– Медведь там у них, что ли? – шепотом удивилась я.
Посмотрела еще раз: коричневая мохнатость не шевелилась. Мое воображение живо нарисовало чучело бурого мишки с уставленным рюмашками серебряным подносом в передних лапах. С просторным бальным залом, в котором мог вальсировать гусарский полк, гостеприимно скалящееся медвежье чучело сочеталось очень хорошо!
Дверь неожиданно подалась, и я ввалилась в помещение всей своей физиономией и сразу увидела, что серо-коричневая мохнатость принадлежит мощному стволу пальмы. Нижним концом пальмовое бревно уходило в гигантскую деревянную кадку, а верхним подпирало выпуклый фонарь высокого стеклянного потолка. Вокруг дерева сгрудились разномастные горшки, содержащие буйно зеленеющую и яростно цветущую декоративную растительность нездешнего вида. Голоса, которые я услышала, стоя в коридоре, доносились из-за этого зеленого острова, с балкона, дверь на который была распахнута настежь.
Тихо радуясь, что ни дверь оранжереи, ни пол под моими ногами не скрипят и не выдают беседующим присутствие постороннего, я подкралась поближе к пальме. Спряталась за медвежьим стволом и высунула из-за него одно ухо, направив его, как тарелку антенны, в сторону балкона.
Разговаривали двое, мужчина и женщина. Голоса были мне знакомы, так что я не затруднилась опознать мадам Надин и мусью Анатоля. Надо полагать, попросту их звали Надей и Толиком.
– Его надо и-зо-ли-ро-вать! – нажимая на каждый слог, произнесла женщина.
– Типа, запереть? – уточнил Анатоль.
– Запереть в специальном закрытом помещении с надежным замком! – ответила Надин.
– В тюряге? – испугался ее собеседник.
– О боже! – вздохнула женщина. – Анатоль, ты бронтозавр!
Мужчину это замечание рассмешило. Он хмыкнул и захихикал, давясь смехом, как шкодливый ребенок.
– Не вижу ничего смешного! – взъярилась мадам. – Этот мелкий гад думает, что он в доме хозяин! А в этом доме только одна хозяйка – я!
– Точно, кто же еще! – перестав смеяться, поддакнул Анатоль. – В натуре, ты хозяйка!
– То-то же! – подобрела женщина. – И не забывай об этом, паршивец! Иначе я и от тебя избавлюсь.
Услышанное меня взволновало, всколыхнув подозрения. Судя по словам Надин, от кого-то она уже избавилась. Интересно, от кого и как именно? Любопытно также было бы знать, кого агрессивная мадам желает изолировать в специальном заведении с надежной охраной?
Успокоившись, Надин понизила голос, и теперь я ее плохо слышала.
– Надо подобраться поближе, – посоветовала я сама себе и тихо двинулась в обход пальмы.
То есть это я хотела двинуться тихо, а получилось очень даже громко! Какой-то скользкий булыжник коварно вывернулся из-под моих ног и шумно поскакал по уступам искусственной горки, круша горшки и ломая ветки.
– Кто это? – вскричала Надин.
Послышался скрежет отодвигаемых стульев, а затем шум торопливых шагов. Я поняла, что не успею спуститься с горки и убежать прочь, и не придумала ничего лучше, кроме как прикинуться трудолюбивой идиоткой. К сожалению, никаких орудий уборщицкого труда при мне не было, поэтому я, недолго думая, начала натирать какой-то здоровенный кожистый лист подолом своего сарафана.
– Что вы здесь делаете? – увидев меня, гневно спросила хозяйка.
– Так это… пыль вытираю! – сказала я, по памяти скопировав мину придурковатой и работящей девушки «из простых» – типичной героини Любови Орловой.
Для пущей убедительности я обильно плюнула на твердый, словно пластмассовый, лист, энергичным круговым движением навела на него глянец и с гордым видом продемонстрировала результат своего труда поочередно Надин и Анатолю. Мне было чем гордиться: в сверкающий фикусовый лист можно было смотреться, как в зеркало!
Впрочем, хозяйка и ее спутник предпочли смотреть на меня. Стоя на возвышении с высоко задранным подолом я должна была представлять собой необычное и запоминающееся зрелище. Анатолю оно явно понравилось, а Надин – вовсе наоборот.
– Вон отсюда! – покраснев, прошипела она.
– Так это-о… Я ж еще не всю пыль вытерла-то-о! – промямлила я, отчего-то начиная окать на вологодский манер.
– Без тебя вытрут! – рявкнула Надин. – Брысь из моего дома, и чтобы больше ноги твоей тут не
