веревочного ложа. – Павел? Или, может, Пахом?
– О, нет, не Пахом, гораздо сложнее, – покачала головой мамуля. – Как его там? Погоди…
Она беспокойно заворочалась, гамак затрясся, ветки дерева протестующе заскрипели.
– Черт, я же старалась запомнить! – досадовала мамуля.
– По ассоциации? – предположила я.
Есть у нашей дорогой писательницы такая занятная привычка – запоминать новые трудные слова по ассоциации с более простыми и привычными. Непростое имя одной моей школьной учительницы – Фазета Юнусовна – она запомнила по сходству звучания со словом «газета». Фазета – газета, очень просто! Только потом маменька всякий раз мучительно вспоминала, какое именно печатное издание должно быть взято за первооснову. Книга? Листовка? Прокламация? Она призналась, что однажды чуть не назвала учительницу Брошюрой Юнусовной! Та была милой женщиной, и я рада, что она так и не узнала, почему при встрече с ней мамуля становилась необычно молчалива и задумчива.
– Точно, по ассоциации! – подтвердила мою догадку родительница. – Сейчас вспомню, погоди минутку…
Я недоверчиво хмыкнула, подозревая, что знание того, как зовут-величают таинственного Паху, дастся мне нелегко.
– Точно помню, вначале было короткое имя – Паха, – бормотала мамуля. – А что же дальше? Это член…
– Чего? – я подпрыгнула на стульчике.
Мамуля покраснела и, смущаясь, повторила:
– Член.
– Как член парламента? – уточнила я.
– Нет, как член организма!
– Недурные у тебя ассоциации, – ехидно заметила я. – Знал бы папуля, о чем ты думаешь!
– Не компрометируй меня, – обиделась она. – Я просто нашла созвучие. «Паха – это член ящера» – что-то вроде этого.
– Чей, чей член? – удивилась я.
– Не парламента! – съязвила мамуля. – Ящера, я точно помню!
Я озадаченно смотрела на нее.
– Он что, индеец?
– Почему – индеец?
– Звучит, как индейское имя! – объяснила я. – «Чингачгук – большой змей», «Верная рука – друг индейца», «Паха – член ящера»!
– Индеец? – мамуля почесала макушку. – Вряд ли. Я точно помню, что все слова были на европейских языках.
– Еще и на разных языках? – я присвистнула. – Все, я сдаюсь! Мне никогда не угадать!
– Погоди, давай еще подумаем! – морщась, попросила она. – Ты знаешь английский, а я учила французский…
– «Паха из э мембер»? – напрягшись, предположила я. – Хотя, нет, «мембер» говорят как раз про члена парламента.
– Может, съест пенис?
– Кто его съест?! – испугалась я, отгоняя мгновенно возникшее кошмарное видение.
Вот это, я понимаю, нездоровая трапеза! Куда там скучному вампирскому перекусону нашего Черного Барина!
Впрочем, мамулин бред вполне соответствовал сложившемуся у меня нелестному впечатлению о моральном облике неутомимого скакуна по постелям Пахи.
– Я просто говорю на смеси двух европейских языков, – успокоила наша писательница-полиглотка. – «Съест» – по-французски «это», «пенис» – по-английски этот самый… Как его… Слушай, а какими еще словами можно его назвать?
– По-русски? – уточнила я. – Не скажу!
– Фи! – сказала мамуля. – Ну и лексикон у тебя! Ладно, давай оставим в покое пенис…
– Я – за! – быстро вставила я.
– Давай разберемся с ящером.
– С ящером все просто, это наверняка «завр»! – оживилась я. – Все известные науке жуткие ящеры – «завры»!
– Да? А как же Годзилла? – возразила мамуля.
– Годзилла – это фантастическое существо. Кроме того, он японский ящер, так что свободно мог называться как-нибудь вроде «Харакири-Мусипуси»! Не будем принимать в расчет Годзиллу!
– Ладно, уговорила, – кивнула она. – Тем более я вспомнила: «завр» на конце точно был.
– «Конец» – это тоже в тему, – ехидно заметила я.
– Детка, не будь вульгарна, – укорила меня мамуля. – По-моему, я использовала благородную латынь… О, точно! По-латыни это называется «фаллос», а все вместе звучало… Паха – это фаллос завра? Нет, как-то иначе, хотя очень похоже…
– Может, пахицефалозавр? – в приступе гениального озарения внезапно догадалась я.
– Верно, верно, он самый! – бурно обрадовалась родительница. – Так я и запомнила – «Паха – це фаллос завра»! «Це» – по-украински «это»!
– Пахицефалозавр! – озадаченно повторила я, воссоздавая в мыслях соответствующую картинку из иллюстрированной энциклопедии «Вымершие животные», которая лет двадцать назад была любимой книжкой Зямы. – Насколько я помню, это был такой особенно головастый динозавр… Знаешь, что-то мне все меньше хочется знакомиться с этим Пахой!
– Не волнуйся. Не похоже, чтобы нам в ближайшее время представилась возможность с ним познакомиться, – резонно заметила мамуля. – Он явно не спешит нам представиться, это Пахи-це-фало- завр!
Благополучно вспомнив трудное слово, она повеселела.
– Не вижу повода для радости, – сказала я. – Полное имя Пахи, конечно, любопытно, но ничего не проясняет, даже, наоборот, запутывает. Я теперь буду думать: может, он чемпион мира по боям без правил? У них в обыкновении брать зверовидные прозвища. По-моему, так лучше бы ты про этого Паху- Пахицефалозавра ничего и не узнавала, а насчет Поля полюбопытствовала!
– Я и полюбопытствовала, только ответить на мои вопросы особо некому было! – обиженная мамуля села в гамаке. – Расспросы я вела за столом, а обедала в тесной компании садовника и кухарки. Садовник вообще ни слова не проронил, только чавкал, так что я заподозрила бы в нем глухонемого, если бы он не кивнул на предложение добавки. А кухарка явно не хотела откровенничать о хозяевах с незнакомым человеком, так что узнала я мало. Хозяйку зовут Надежда Витальевна, но она велит называть ее Надин. Мальчик Поль на самом деле Паша, Павлик, он Надин не родной сын, а пасынок.
– Ага! – многозначительно произнесла я.
– Да, похоже, классический случай, – кивнула она. – Пашина мама разбилась в автомобиле, супруг ее остался вдовцом с мальчишкой на руках и нашел себе новую пару. Прямо по Пушкину: «Год прошел, как сон пустой, царь женился на другой».
– Царь? – переспросила я.
– Бери выше – император! У Пашиного родителя было прибыльное дело под названием «Империя красок» – оптовая торговля лакокрасочной продукцией.
– Образцы ассортимента красок хорошо представлены на волосяном покрове императрицы Надин, – съязвила я.
– Вдовствующей императрицы, – в тон добавила мамуля, которой, как и мне, явно не приглянулась неприятная дама Надин. – Пашин батюшка тоже скончался, теперь его вдовушка всему хозяйка и опекунша юноши.
– В связи с этим у меня есть версия! – сообщила я. – Не исключено, что смерть горничной на совести вдовицы-опекунши, которая пристукнула Нину Горчакову, чтобы подвести под монастырь Поля! Упечь его в тюрьму или в дурдом и жить себе припеваючи, не опасаясь, что мальчик подрастет и заберет управление
