– Улица генерала Щербакова, – объявил записанный на магнитофонную ленту голос. – Рынок.
Иван Иванович встрепенулся и устремился к выходу из троллейбуса. На улице снова пришлось раскрыть зонтик, потому что дождь всё шёл и шёл, и конца-просвета ему не было видно.
Несмотря на сырость и холод, у рынка, как обычно, толпились бабушки-торговки. В нелепых дешёвых дождевиках из полиэтиленовой плёнки, съёжившиеся и усталые, они производили самое жалкое впечатление, и Иван Иванович, проходя мимо них, подумал вдруг, что даже не разваливающаяся армия есть признак конца российской государственности, а вот именно они, эти измученные жизнью и забытые всеми женщины (чьи-то матери!) – последний приговор для Руси, под которым подписалась сама История. Но когда он вошёл в цветочный павильон, всякая философия вылетела у него из головы, потому что начиналось
В цветочном павильоне, разумеется, торговали цветами. В основном здесь была представлена продукция местных теплиц, но и конкурентов из южных республик тоже хватало. Каждую субботу Иван Иванович лавировал по проходам между длинными прилавками, приглядываясь и принюхиваясь к выставленным на продажу букетам, а иногда даже совершал покупки. Чтобы его ботанический интерес не вызвал у кого-нибудь подозрений, Иван Иванович начал собирать коллекцию кактусов, коих на рынке хватало с избытком. Само собой, кактусы он терпеть не мог, хотя по части теории их разведения мог дать фору любому специалисту. К примеру, знал, что по науке кактусы называются ксерофитами или ещё пуще – суккулентами. Когда же этих колючих «уродцев» в квартире Ивана Ивановича накапливалось слишком много, он без всякого сожаления спускал часть в мусоропровод, предварительно измельчив в зелёную пахучую кашицу.
На самом деле резидента Иванова интересовало в цветочном павильоне совсем другое. А именно – цветы, которыми торговала в третьем ряду у стены толстая пожилая армянка с большой бородавкой на подбородке. Букеты, которая составляла эта женщина, имели для Ивана Ивановича огромное значение. От того, из каких именно цветов состоял букет, зависело, пришло новое сообщение от руководства или нет, каким именно контейнером следует воспользоваться, чтобы принять или отправить сообщение, необходима ли встреча со связником для получения более детальных инструкций, и если необходима, то где и когда она должна произойти.
Заподозрить, что невинные букеты используются в качестве условного сигнала, не смог бы и Господь Бог. С одной стороны, Иван Иванович и пожилая армянка не были представлены друг другу (Иван Иванович не знал, кто она и откуда; женщина же, скорее всего, вообще не догадывалась о том, как её цветы воспринимает завсегдатай-кактусовед). С другой стороны, отношения между исторической Родиной Ивана Ивановича и Республикой Армения были, мягко говоря, натянутыми: разница в вероисповедании[44] плюс помощь, которую оказали земляки Ивана Ивановича Республике Азербайджан в войне за Нагорный Карабах.
Сегодня Иван Иванович рассчитывал увидеть на прилавке алые розы. Должна была прийти весточка от Чёрного Пса, на три недели она задерживалась, и резидент Иванов уже начинал беспокоиться. С независимым видом Иван Иванович приблизился к прилавку, за которым возвышалась армянка. На неё он даже не смотрел, всё своё внимание отдавая букетам. И обалдел.
Иван Иванович даже не сразу понял, что он видит перед собой. На прилавке не было цветов – на прилавке в аккуратных горшочках стояли кактусы.
Иван Иванович не должен был останавливаться, но он остановился. И поднял глаза. Армянка была на месте. Она озорно улыбнулась ему и произнесла с характерным акцентом:
– Здравствуй, дорогой. Говорят, ты кактусы уважаешь? Для тебя специально выставила.
Иван Иванович почувствовал резкую боль в груди; ноги у него подкосились.
«Неужели провал? – мелькнула паническая мыслишка. – Неужели всё? Так глупо».
– Да ты, дорогой, промок весь, – продолжала лопотать армянка. – Заходи к нам, согрейся, чаю попей.
Она была само гостеприимство, но Иван Иванович в великом страхе оглянулся, уже представляя себе, как оперативники из ФСБ рванутся к нему, сметая прилавки и топча букеты, швырнут на пол, согнут, зафиксируют наручниками…
Никакие оперативники за спиной не проявились. Обычный рынок, обычная суета, обычный день.
– Да что с тобой, дорогой? – продолжала проявлять заботу толстуха. – Побледнел… Заболел, что ли?
Иван Иванович глянул на неё ошалело. Он не понимал, почему до сих пор не арестован. Ещё раз оглянулся украдкой.
– Пойдём, пойдём, дорогой, – зазывала продавщица. – Чай хороший есть. Настоящий армянский.
В стене за её широкой спиной со скрипом приоткрылась дверь, ведущая в подсобные помещения. А толстуха, продолжая громко и настойчиво уговаривать попить чайку, вдруг схватила Ивана Ивановича за рукав. Резидент дёрнулся, но разом высвободиться ему не удалось.
«Уйти не дадут, – подумал он тоскливо; сердце защемило ещё сильнее. – Уйти всё равно не дадут».
Нехотя, очень нехотя он подчинился, позволив увлечь себя в подсобку. Они прошли по длинному, плохо освещённому коридору с низким потолком и грязным полом. Армянка фактически уже волокла резидента за собой. Наконец перед ними открылась новая дверь (на двери был наклеен плакат – полуобнажённая красотка в прозрачном кружевном белье от Gucci), а Иван Иванович приготовился к самому худшему.
То, что он увидел за этой, последней, дверью с рекламным плакатом, одновременно принесло ему и невероятное облегчение, и новый стресс, а всё вместе вызвало вспышку неприкрытой злости.
– Что за шутки? – спросил он звенящим голосом.
Чёрный Пёс (а одним из двух, присутствующих здесь, был именно он) медленно повернулся. Выглядел начальник разведки как обычно в этих местах: трость, поношенный «ветеранский» пиджак, мешковатые штаны, стоптанные башмаки с острыми носками.
– Шутки? – переспросил Чёрный Пёс, словно и не понимал – скотина! – о чём идёт речь. – Я никогда не шучу.
– Вы… вы!.. – Иван Иванович задохнулся, но потом взял себя в руки и почти спокойно сказал: – Вы нарушили все правила конспирации. Вы вскрыли мою легенду. Вы понимаете, что это означает для нашей сети?
Высказавшись таким образом, он посмотрел в сторону третьего из присутствующих (армянка тихо вышла, прикрыв за собой дверь) и снова утратил дар речи. За одним столом с Чёрным Псом сидел Мурат.
По происхождению Мурат был чеченцем, но подобно Ивану Ивановичу покинул родину в возрасте семнадцати лет. Поступив в воздушно-десантное училище, Мурат претендовал на звание офицера советской армии, но за неуживчивость характера и общую безалаберность был из училища изгнан. В Чечню он не вернулся, воспользовавшись предложением одного из своих земляков «принять участие в благом деле». Под «благим делом» понимались рэкет, торговля наркотиками, разборки с конкурентами и заказные убийства. Первоначально Мурат не имел никакого авторитета в криминальной среде. Однако со временем и накоплением опыта он становился всё более известен, и его даже пригласил (обставив приглашение с кавказской пышностью) к себе в команду знаменитый Николай Сулейманов (кличка Хоза). В группировке Сулейманова Мурат осуществлял силовое прикрытие аферы с фальшивыми чеченскими авизо.
После скоропостижной кончины Хозы в начале девяносто пятого года, когда его изрешетили из автоматов чуть ли не в центре Москвы, Мурат был вынужден покинуть столицу. Впрочем, земляки его не забывали и, оказавшись в Мурманске, лихой чеченец не остался без дела. Здесь он собрал свою собственную команду – весьма пёструю по национальному составу – и «держал» привокзальный бизнес.
Иван Иванович обратил на Мурата внимание сразу по прибытию в город-порт. Мурат обладал связями как в криминальной, так и в правоохранительной среде. Мурат имел подготовленную неформальную силовую структуру в составе тридцати головорезов. Мурат отличался решительностью и беспринципностью. Для Мурата не существовало никаких других целей в жизни, кроме одной – выбить из косной материи вселенной как можно больше зелёных бумажек, именуемых долларами. В качестве организатора и исполнителя силовых акций Мурат устраивал Ивана Ивановича на все сто.
После соответствующей подготовительной работы между руководителями Ивана Ивановича и чеченской
