Лукашевич не мог смолчать. Дело приняло слишком серьёзный оборот, чтобы он сдерживался, вспоминая наставления Маканина. В конце концов, Маканина здесь нет, и это не его сбили над обледенелыми сопками. (О том, что Маканин был убит ещё в октябре, ни Лукашевич, ни Стуколин не знали – их забыли поставить в известность.)
– Мужики, – сказал Лукашевич. – НЛО здесь ни при чём… Началась война… Мы принимаем участие в войне, – повторил он, чтобы до сослуживцев лучше дошло.
Кто-то присвистнул.
– Что ты хочешь этим сказать? – изумленно спросил Усачёв. – Какая война? С кем? С чеченцами?
– Нет, – Лукашевич оглянулся на Стуколина; тот едва заметно кивнул. – Не с чеченцами, всё гораздо хуже…
– Объяснись, Алексей.
Но объясниться Лукашевич не успел. Пронзительно заверещал зуммер на пульте. Сержант-связист просто-таки подпрыгнул от неожиданности. В наступившей тишине Казанцев шагнул к пульту, поднял трубку и поднёс ей к уху. Глаза его расширились, быстрым движением он перекинул тумблер на пульте, подключая внешний динамик.
– …Русские, – говорил хрипловатый незнакомый голос с характерным акцентом, – мы обращаемся к вам, русские, слушайте нас. Трое ваших земляков нанесли нам смертельное оскорбление. Это майор Громов. Это старший лейтенант Лукашевич. Это лейтенант Стуколин. Оскорбление должно быть смыто кровью. Но мы не собираемся нападать исподтишка и на безоружных, как это делали вы. Мы бросаем вам вызов, русские. Докажите, что вы – настоящие мужчины, настоящие воины, умрите с честью…
– Что он такое мелет?! – на Никиту Усачёва было страшно смотреть.
Ответом ему был нарастающий вой. И почти сразу за этим воем последовала серия мощных и близких взрывов.
В тот момент, когда Константин Громов в надежде, что его кто-нибудь услышит, скороговоркой выдавал в эфир информацию о неизвестном противнике, атаковавшем два российских самолёта, с аэродрома на Святом Носу взлетели и взяли курс на запад четыре «МиГа-25РБ». Двигаясь под покровом полярной ночи вдоль побережья Баренцева моря, на высоте в двадцать километров, соблюдая радиомолчание, четыре смертоносных ястреба глобальной войны несли на себе 12 тонн бомб, предназначенных для маленькой и затерянной далеко внизу воинской части 461-13'бис'.
Системы ПВО страны отметили продвижение группы бомбардировщиков, однако распоряжение, поступившее «с самого верха», было предельно конкретным: «Бомбардировщики выполняют спецзадание – пропустить».
Лётчикам, сидящим в кабинах бомбардировщиков, практически ничего не нужно было делать. Автопилот доведёт их до цели, бомбардировочная систем «Пеленг» отработает бомбометание по заранее заданным координатам – нет ни возбуждения, ни азарта. Лётчики скучали, но они привыкли скучать.
За минуту до того, как старший лейтенант Лукашевич решился раскрыть тайну воздушных пиратов своим сослуживцам, бомбардировщики достигли точки сбрасывания. Каждый самолёт сбросил по шесть бомб ФАБ-500.[18] Тяжёлые двухметровые чушки посыпались вниз. Бомбардировщики спокойно развернулись, возвращаясь на базу. Оценивать точность попадания и масштаб разрушений не было необходимости. Пилоты и так знали, что он будет минимальным. В их задачу не входило уничтожить воинскую часть 461-13'бис'. Их вылет был демонстрацией мощи.
Большая часть бомб легла с изрядным недолётом. Но сила взрывов была такова, что содрогнулось всё плато полуострова Рыбачий. В воздух взлетело и осыпалось гранитное крошево. Лишь пять из двадцати четырёх бомб упали на территорию воинской части. Одна из них уничтожила резервный дизель-генератор, вторая – сделала огромную дымящуюся воронку на подъездной дорожке, третья – разнесла в щепки бочку-контейнер с «красной комнатой», где, к счастью, никого не было, две последние очень «удачно» накрыли собой командный пункт единственного наземного средства противовоздушной обороны части – зенитного ракетного комплекса «Бук-М1».
Когда капитан Никита Усачёв на правах старшего по званию крикнул: «Всем в укрытие!», бомбардировка закончилась. Выскочившие из КДП офицеры растерянно озирались, не зная то ли бежать к убежищам, то ли возвращаться назад. Взяв инициативу в свои руки, капитан Усачёв объявил «Тревогу» по части и ввёл боевую готовность номер один.
Впрочем, это не помогло: бомбардировщики ушли, а нового нападения не последовало. Связь с командованием установить по-прежнему не удавалось. Связисты заявили, что с их стороны всё функционирует нормально. Неисправность имеет место быть у контрагентов, то есть «гикнулось что-то у этих мудозвонов, а они, чушки позорные, даже не заметили». Усачёв задумался, а потом вызвал к себе старшего лейтенанта Лукашевича.
Тот по распорядку боевой готовности находился в кабине своего истребителя. Поэтому, отправляясь по вызову, он даже не стал переодеваться – так и пришёл в лётном комбинезоне и зажав под мышкой шлем.
– Так, – сказал Усачёв и остановился; он внимательно посмотрел на Лукашевича, после чего продолжил: – Выкладывай.
Но Лукашевич уже несколько оправился от первого потрясения и не был уверен в том, стоит ли говорить посторонним всю правду целиком.
– Что «выкладывать»?
– И не валяй дурочку! – прикрикнул Усачёв: он был явно не в себе. – Ты уже сказал «а», говори «б».
Делать нечего.
– Мы начали войну, капитан, – сказал Лукашевич; в глаза Усачёву он старался не смотреть. – Нас… Громова, Стуколина, меня… наняли для выполнения особо секретного задания. Вы ничего не должны были знать об этом задании… и, скорее всего, ничего не узнали бы… но видишь, как всё обернулось…
– Мать твою! – выругался импульсивный Усачёв. – Я всегда знал, что дело с вашими «учениями» нечисто. Нет, но это ж надо – организовать тут секретную операцию, и чтобы, кроме летающих пилотов, никто ничего не знал! Ну, козлы! Нет, но это ж надо!
Лукашевич терпеливо ждал, пока поток ругательств и возмущённых реплик, изливающийся из Усачёва, не прекратится и тот не вернётся к главному.
– Ладно, – Усачёв наконец остановился. – Кто это организовал? Те деятели из комиссии?
Лукашевич кивнул.
– Суки. И с кем мы воюем?
Лукашевич ответил с кем. На долгих десять секунд воцарилось молчание.
– Кретинизм, – дал свою оценку происходящему Никита. – Они хоть понимают, что это за люди?
– Успокойся, капитан, они понимают. Лучше нас с тобой.
– Понимают, говоришь?! – Усачёв снова взъярился. – А почему нас бомбят, если они понимают? Почему сбили Громова и Беленкова, если они понимают?
– Перестань, капитан, только твоей истерики нам не хватало.
Усачёв с огромным удивлением посмотрел на Лукашевича. Не таких слов он от него ожидал. Потом Усачёв вытер лоб рукавом и спросил заметно спокойнее:
– Что вы
– Мы перехватывали норвежские военно-транспортные самолёты.
– То нападение на нашу часть… с этим связано?
– Да.
– Какими силами противник располагает?
– Этого я не знаю.
– Снова врёшь?!
– Это правда, капитан. Для меня «сбитие» Громова и Беленкова, бомбёжка – такая же неожиданность, как и для тебя… как для всех остальных…
Усачёв явно хотел сказать по этому поводу что-нибудь едкое, но на этот раз сдержался.
