падает… падает…
Шаман затих.
– Это всё? – спросил я по прошествии пяти минут, которые мы с Игорем провели в полном молчании, наблюдая за успокоившимся и словно заснувшим Черниковым.
Игорь пожал плечами.
– Не знаю, – ответил он. – Может быть, всё… Наверное, всё.
– Не густо, – сказал я разочарованно. – И что-то мне эта легенда напоминает…
Парнишка с искренним недоумением воззрился на меня:
– Какая легенда?
– Ту, что рассказал нам сейчас твой дед.
– Это не легенда, – обиделся Игорь. – Он видел то, что происходило когда-то на самом деле.
– Ну-ну, – я не стал спорить, хотя уже твёрдо решил, что потратил четыре бутылки водки зря: устроенное на моих глазах шоу таких капиталовложений не стоило.
Поскольку мы стояли очень близко к «спящему» шаману, а делать было совершенно нечего, я принялся изучать разложенные на коврике «орудия». Подобрал газету, с помощью которой Черников-старший окуривал самого себя. Развернул. Это оказался старый номер «На страже Родины» – пожелтевший, мятый, а кое-где надорванный. В глаза мне бросилась фотография – улыбающееся лицо, скрытое до половины защитными очками лётного шлема.
И тут шаман снова вскочил на ноги. Он сделал это так быстро и пружинисто, что я не успел отреагировать, и через секунду Черников-старший стоял вплотную ко мне и держал меня грязными толстыми пальцами за отвороты куртки.
– Ты! – произнёс он громко и вполне по-русски, дыхнув мне в лицо перегаром. – Я видел тебя…
Я посмотрел шаману в глаза и содрогнулся. Такой взгляд сымитировать попросту невозможно – остановившийся, тёмный, нечеловеческий взгляд.
– Ты… ты… – шаман затрясся и выпустил меня. – Ты… Айеке… – наконец выговорил он.
После этого Черников-старший отступил и вдруг медленно опустился на колени. Склонил голову. И замолчал.
Игорь ухватил меня за рукав.
– Идёмте, идёмте, – позвал он. – Теперь нужно уходить.
– Но почему? – воспротивился я, мне казалось, что начинается самое интересное.
Однако парнишка был непреклонен.
– Нужно уходить, – настаивал он и уже тащил меня вдоль берега к посёлку, а я оглядывался на ходу, пытаясь разглядеть, что же такое будет вытворять шаман, чего мне не положено видеть.
Черников-старший оставался в той же позе и никаких признаков того, что он сейчас снова «пустится в пляс», я не заметил.
Когда мы отошли достаточно далеко, Игорь остановился, внимательно посмотрел на меня снизу вверх и спросил:
– У вас сигаретки не найдётся?
Я развёл руками:
– Не курю. Да и ты молод ещё для этого.
Парнишка разочарованно вздохнул и отвернулся.
– Скажи-ка, Игорь, – обратился я к нему, – а что твой дед имел в виду, когда говорил, что видел меня… э-э-э… там… и называл меня Айеке?
– Не вас он там видел, – отозвался парнишка. – Айеке – бог, а какой из вас бог?
Я приосанился:
– Ну, в некотором смысле все люди – боги.
Игорь покивал с отстранённым видом.
– Вы не Айеке, – повторил он, – скажем так, вы его частица. Вы верите в силу неба, а значит, Айеке – ваш бог.
– Но я не верю ни в какого Айеке, – возразил я. – Или я тебя неправильно понял?
– Вы верите, – сказал парнишка очень серьёзно. – Нет людей без веры. Они могут ничего не знать о своей вере, но это ничего не значит. Всё равно все их желания, чувства, поступки опираются на эту веру. Ваша вера – небо. И где бы вы ни были, что бы вы не делали, эта вера сопровождает вас и управляет вами.
– Хорошо, – кивнул я. – Допустим, моя вера – небо. Но если ты так здорово разбираешься в этих делах, может быть, ты скажешь, почему боги, в которых мы веруем, столь жестоки к нам, людям?
Признаться, этим вопросом я рассчитывал загнать Игоря в тупик. Ну в самом деле, откуда четырнадцатилетнему подростку знать ответ на вопрос, которым на протяжении пары тысяч лет задаются мудрейшие из мудрейших, философы и теологи. Но парнишка не смутился:
– А кто вам сказал, что те боги, в которых вы веруете, существуют на самом деле?
Я поперхнулся:
– А кто тебе сказал, что Айеке существует на самом деле?
– Дед сказал. Он видел Айеке своими глазами, а значит, Айеке существует на самом деле.
Я всплеснул руками:
– Не понимаю!
– Боги, которых вы обвиняете в своих бедах, выдуманы людьми. Люди вообще склонны обвинять в своих бедах кого угодно, только не себя – вот и придумывают жестоких богов. Русским лучше – они на распутье, а потому ближе к истинным богам.
Я ошалел:
– На каком распутье?..
– А вы этого не видите? Всё, что происходит сейчас, – это распутье. Общей веры нет, есть много маленьких вер – тех, что создаются душой, а не помутнённым от страха разумом. У русских есть выбор. А это всегда хорошо, когда есть выбор…
– Ну, мальчик, быть тебе академиком, – подытожил я.
На этом наша беседа завершилась.
Минул ещё один день, и в посёлок снова прибыл вертолёт.
– Как успехи? – полюбопытствовали вертолётчики.
Я пожаловался на горькую судьбу, которая разлучила меня с экспедицией.
– Хоть у Черникова побывал? – спросил командир экипажа.
– Откуда вы знаете?..
Вертолётчики зашлись от смеха.
– Да у него все уже побывали. Пользуется популярностью, что твоя Шарон Стоун. Потому и не просыхает – «горючим» всегда снабдят.
– А что, Черников тебе подарка не сделал? – поинтересовался командир экипажа.
– Какого подарка? – удивился я.
Командир с понимающей улыбкой подмигнул:
– Не хочешь показывать? Ну-ну. Мы-то знаем, что он всем подарки дарит, и каждый со смыслом, потому не все и показывают.
Я пожал плечами. И только по прибытии на базу, разбирая рюкзак, обнаружил, что вертолётчик был прав: Черников никого не отпускает без подарка – сделал он подарок и мне. В одном из карманов рюкзака лежал маленький бумажный свёрток. Внутри свёртка я нашёл рукотворную поделку. Это была вырезанная из кости мамонта, грубая, но вполне узнаваемая модель истребителя «МиГ-23»…
– Вот так, Руслан, – закончил своё повествование Громов. – В этом суть нашей веры. Она незаметна только потому, что состоит из великого множества маленьких вер, у каждого – своя; эти веры часто вступают в противоречие, и со стороны мы, наверное, кажемся безалаберным народом с беспорядочным мировоззрением и противоречивыми убеждениями. Возможно, это язычество, но более достойное человека, чем слепая вера в единого для всех Бога, приказывающего убивать.
Лариса вздохнула восхищённо:
– Как хорошо вы рассказываете, Константин Кириллович.
