– Скальпирую! – пригрозила я, но он уже отпрыгнул с моего пути.
Братишке не составило труда предугадать мою реакцию на его ехидную реплику. Всю свою сознательную жизнь я страдаю от того, что меня в лицо и за глаза называют Индуской, Индейкой, Индюшкой и так далее. Неудачная брюнетистая фотография, которая не приглянулась Трошкиной, не самый большой недостаток моего основного гражданского документа. Скверный снимок – сущая ерунда по сравнению с записью в графе ФИО: по паспорту я зовусь Индией Борисовной!
Зяма никогда не ленился меня дразнить, и в детстве я обижалась на него до слез, пока мамуля потихоньку не подсказала, что братишка просто завидует. У него ведь нет и никогда не будет одноименного океана и большой страны-тезки! С тех пор я придумала, куда отправлять Зяму с его дурацкими шуточками по поводу Индии, и уже лет двадцать посылаю его по одному и тому же адресу: в Казимирляндию! Мне представляется, что такое название могло бы носить заштатное карликовое княжество в глухом закоулке Европы. Самое подходящее место для незначительного человечка вроде нашего доморощенного остряка.
– Мою бледнолицую сестру призывает Великий Дух Маниту? – не на шутку разошелся тем временем доморощенный остряк. – А не поздновато ли?
Зяма с намеком посмотрел на свои наручные часы.
– Не позновато, ты еще вполне успеешь на вечерний дилижанс в Казимирляндию! – огрызнулась я.
Братец сразу же стушевался и ушел в кухню. Натягивая в прихожей перчатки, я слышала, как он хлопает дверцей холодильника и гремит тарелками – не иначе спешит подкрепиться перед отправкой в свой зачуханный Зяминфельд.
Злорадно улыбаясь, я вышла из квартиры и, решив не дожидаться прибытия невыносимо медлительного лифта, весело побежала вниз по ступенькам.
– Ой! – испуганно воскликнула Трошкина, неспешно поднимавшаяся навстречу мне с пустым мусорным ведром. – Кузнецова, это ты, что ли? Напугала меня! Куда это ты на ночь глядя?
– Меня срочно вызвали на работу, – важно ответила я.
– Везет тебе! – позавидовала Алка.
Я удивленно приподняла брови. Понятно, что Трошкину, которая трудится инструктором по лечебной физкультуре в стационаре наркологического диспансера, не вызывают среди ночи подкачать бицепсы- трицепсы ходячим пациентам, но как странно, что это ее огорчает!
– Мне скучно, – честно призналась Алка. – У меня DVD-плейер сломался, а новых книжек я не купила.
Подружка помялась, переложила из одной руки в другую помойное ведро и застенчиво спросила:
– Можно я с тобой пойду?
– Отвлекать меня не будешь? – строго спросила я.
Трошкина замотала головой, как собачка, поймавшая мохнатым ухом колючку репейника. Я критично осмотрела подружку.
Выносить мусор Алка отправилась в кургузой кроличьей шубейке, из-под которой торчал подол пестрого байкового халата, в детской шапочке с помпоном, сиротских хлопчатобумажных колготах в крупную резинку и умилительных девчачьих сапожках с шерстяными гетрами. На носу у подружки зависли круглые школярские очочки в оправе из искусственной черепахи, из-под шапочки выбивались две тощие косички, в руке болталось пластмассовое ведро. Возможно, меня Алка и не будет отвлекать, но на заказчика наверняка произведет неизгладимое впечатление!
– А, ладно! – Я широко взмахнула рукой в щегольской перчатке и улыбнулась. – Скажу, что ты из нашей театральной труппы, актриса-травести! Пойдем, чудо мое, только ведерко оставь, оно тебе ни к чему, разве что к нему еще лопатка найдется и формочки для куличиков!
– Кстати, о куличиках! – оживленно защебетала Трошкина, поспешая следом за мной во двор, где уже ожидала машина такси. – Дениска-то тортик не доел, еще кусочек остался!
– А вот о нем я не желаю больше слышать ни слова! – запнувшись на полушаге, решительно объявила я.
Алка замолчала и снова заговорила уже только в такси.
– Не верю! – совсем как Станиславский, заявила она, что-то сосредоточенно обдумав. – Ты больше не желаешь слышать о тортике?! Не верю!
– Я не желаю ни слова слышать о Кулебякине, – объяснила я.
Алка сочувственно посмотрела на меня и кивнула каким-то своим мыслям. У нее в относительно недавнем прошлом тоже был один кавалер милицейского происхождения, и тоже капитан, между прочим. Они страстно любили друг друга почти две недели, уже жили вместе, но вскоре Трошкина начала жаловаться, что ее милый суров, груб, нечуток, твердолоб и деспотичен. Перечисляла, в общем, профессиональные качества типичного мента! Любовная лодка разбилась о каменную крепость милицейского характера, и с тех пор Алка не торопит меня под венец с Денисом. Помнит о своем горьком опыте.
– К черту Кулебякина, давай закроем эту тему! – попросила я.
Тему Трошкина послушно закрыла, а рот – нет, и все двадцать минут, пока мы катили по адресу нового клиента «МБС», я вынуждена была слушать Алкины неумеренные восторги по поводу сказочного зимнего пейзажа за окнами машины – девственно белого свежего снега, золотых фонарей и искрящихся сугробов. Замолчала моя словоохотливая подружка только после того, как при выходе из такси, остановившегося в досадном отдалении от золотистого фонаря, по колени провалилась в искрящийся сугроб и набрала в свои гетры по полфунта девственно-белого свежего снега. Подмоченные ноги здорово испортили Трошкиной настроение, она сразу же сделалась сердитой и озабоченной и огорошила мужчину, открывшего нам дверь по нужному адресу, неожиданным вопросом:
– У вас батареи нормально работают или как?
– Батарейки? – озадаченно повторил невысокий парень с приятным лицом, пятясь в глубь просторной прихожей под натиском мелкой Трошкиной. – А вы что, будете использовать в работе электроприборы?
– Не исключено, – веско сказала я, вдвигаясь следом за Алкой. – Добрый вечер. Кто тут Андрей Аркадьевич? Мы по его вызову, из агентства, по поводу вечеринки.
– Я понял, – сказал парень.
Он смерил меня откровенно одобрительным взглядом и рассеянно пропустил с фланга Трошкину, неудержимо рвущуюся к батареям центрального отопления.
– Андрей Аркадьевич ждет вас. Прошу!
Молодой человек помог мне снять тулупчик, подождал, пока я освобожусь от шляпы и сапог и распахнул перед нами остекленную дверь из светлого африканского дерева с вкраплениями цветной смальты. Мы прошли в большую комнату – то есть это я степенно прошла, а подмоченная Трошкина суетливо юркнула.
Помещение было квадратным, а все в нем – каким-то кубическим. Диваны и кресла, обтянутые примитивной сермяжной тканью, цветом и фактурой напоминающей древнюю льняную простыню, имели такую форму, словно их скоренько и без затей собрали из простейших деталей детского конструктора. С потолка на шнуре, подозрительно похожем на бельевую веревку, свисали осветительные приборы в виде гирлянд бумажных кубиков. Корпусная мебель была представлена низкой горкой отчетливой квадратно- гнездовой формы, и самый большой проем в ней занимал прямоугольный экран домашнего кинотеатра. На квадратном ковре, цветом и видом напоминающем линялую, в колтунах сивой шерсти болонку, стоял низкий стол – тоже квадратный, с крепкими ногами, которые заставили меня вспомнить ненавистный со школьных лет физкультурный инвентарь – «коня». На столе стояла керамическая тарелка, такая косая и кривая, словно лепивший ее гончар страдал церебральным параличом в тяжелой форме. Вид у тарелки был столь жалобный, что у меня прямо руки зачесались достать кошелек и бросить в нее пару монеток, однако внутренний голос подсказывал, что делать этого не стоит. Опыт общения с Зямой заставлял предположить, что организованное пространство данной комнаты за большие деньги создано каким-нибудь модным дизайнером.
– Не иначе эксклюзивная авторская работа! – глядя на кривобокую и помятую миску, пробормотала я.
