кругу... Я был в этом общежитии с санитарной комиссией. В комнатах, почти лишенных мебели, царила ужасающая нищета. На оконных задвижках сохло тряпье. На полу стояли примусы и жестяные тазы, книги были раскиданы по углам вместе со стоптанной обувью. На металлические кровати, чаще всего без пружинной сетки, клали доски, а сверху – матрацы. Если и имелись простыни, то серые от грязи. В большой комнате, всю обстановку которой составлял брошенный на пол матрац, мы обнаружили трех спящих молодых людей, девушку между юношами. Нищета порождала свальный грех. Книги, вроде написанных Александрой Коллонтай, проповедовали наивную теорию свободной любви; ребяческий материализм сводил половую потребность к чисто животному содержанию. “Заняться любовью – словно выпить стакан воды, чтобы почувствовать облегчение”. Более образованная университетская молодежь обсуждала теорию Енчмена (разгромленную Бухариным) об исчезновении морали в будущем коммунистическом обществе...»

До 1926 года подобные «шалости» карались строго, но не жестоко. Однако новый уголовный кодекс необходимо было опробовать в действии на реальном прецеденте. В результате идеологи нового правопорядка развернули широкую кампанию, и «красная Фемида» бросилась рубить мечом направо и налево.

Власти против Лиговки

«Чубаровское дело» превратили в показательный процесс. Он происходил в Ленинградском губсуде в декабре 1926 года.

«Особый цинизм» преступления состоял, по мнению судей, в том, что потерпевшая была комсомолкой и готовилась поступать на рабфак!

Председательствовал Рафаил, редактор «Ленинградской правды», лысый, хитрый и бесцветный чинуша. Казалось, он так и не понял, какой клубок человеческих мерзостей и убогого вырождения ему предстояло распутать от имени правосудия трудящихся.

У пятнадцати обвиняемых была внешность начинающих хулиганов с Лиговки – рабоче-крестьянская закваска в сочетании с вызывающим хамством. Они признавались и обвиняли друг друга, не стесняясь в подробностях, уже не сообразуясь с фактами, полагая, что и так слишком много шуму из-за пустяка, подобные которому часто проходят незамеченными. Что тут особенного – ну зажали девку на пустыре? А может, ей лучше переспать с четырьмя, пятью или шестью? Все равно ведь забеременеет или заболеет, как с одного раза. А если она не хочет, то, видать, потому что у нее «предрассудки».

Несознательность обвиняемых была столь очевидна, что председатель Рафаил, привычный к парткомовскому стилю, постоянно терялся. В ответ на его пустейшую тираду о новой культуре и моральном облике советского человека один из преступников – белобрысый курносый парнишка – недоумевал:

– А че это такое?

Рафаил продолжил:

– Вы, несомненно, предпочли бы заграничные буржуазные нравы?

Паренек гнул свое:

– Почем мне знать? За границей не бывал.

– Вы могли узнать о них из иностранных газет.

– Я и советских не читал. Моя, понял, культура – тротуар Лиговки...

Однако вокруг этого вполне обычного уголовного преступления раздули невиданную политическую шумиху. В старых питерских газетах можно найти фото «чубаровцев» в зале суда и эффектные заголовки типа: «Пьяная толпа изнасиловала девушку», «Люди-звери», «Деревенская девушка, приехавшая в Ленинград на рабфак, изнасилована в центре города рабочими завода “Кооператор”, комсомольцами, учащимися школы II ступени и хулиганами Лиговки»

Один из общественных обвинителей писал: «Чубаровское дело затрагивает огромные социальные вопросы <...> Величайшее значение настоящего процесса состоит в том, кто поведет за собой нашу молодежь – чубаровцы или советская общественность. Рабочий класс сейчас скажет словами Тараса Бульбы: “Я тебя породил, я тебя и убью”».

Парней из «чубаровской группы» обвинили в бандитизме, и семи участникам изнасилования была назначена «высшая мера социальной защиты» – расстрел (отметим в скобках, что пострадавшая от изнасилования осталась жива). Остальные получили сроки от 3 до 10 лет лишения свободы (для отбывания наказания «чубаровцы» были направлены на Соловецкие острова).

Таким образом, был создан прецедент, позволявший любой криминал возводить в ранг политического преступления (или бандитского, что, как мы видим, в то время означало одно и то же).

В ответ в день вынесения приговора лиговская шпана подожгла литейный и машиностроительный завод «Сан-Галли». Что было гораздо серьезнее. «Сан-Галли» (он же – «Буммаш») был размером с три квартала, а это значит, народ на Лиговке подобрался действительно лихой.

По слухам, поджигатели были выявлены и тайно казнены, однако проверить это сегодня невозможно.

Лиговка пыталась огрызаться и другими методами, создав в начале 1927 года преступную группировку «Союз советских хулиганов» под предводительством некоего Дубинина – бандита старой закалки. Согласно сохранившимся материалам следствия, «Союз» угрожал убийствами и поджогами в отместку за приговор «чубаровцам». В эту группировку входило несколько десятков блатарей, но дисциплина у них была слабоватой, тягаться с окрепшей милицией они уже не могли. Довольно быстро «Союз советских хулиганов» был разгромлен, а его члены отправились в исправительные лагеря...

Однако по-настоящему властям удалось справиться с Лиговкой лишь в 1952 году, проведя масштабные и совершенно беспощадные репрессии. Уцелевшие после этого вели себя тише воды, ниже травы, и теперь Лиговка – одно из самых безопасных мест Петербурга.

18. Банда «Черная кошка»

В ХХ веке Россия прошла через три тяжелейшие войны: Первую мировую, Гражданскую и Великую Отечественную. Каждая из этих войн породила волны преступности, обескровливавшие страну. Благодаря решительным и мужественным действиям сотрудников правоохранительных органов удалось остановить кровавый беспредел. Однако людская память недолговечна – и со временем личности и деяния самых кровожадных бандитов обрели налет романтики. Больше того, об этих изуверах стали снимать фильмы и рассказывать красивые легенды. Пришло время все расставить на свои места...

Налетчики двадцатых

Сразу же после революции произошел резкий всплеск российской преступности. Рухнули устои старого мира, а вместе с ними и представления о добре и зле, о Боге, о семье и обществе. Страна, так и не успевшая оправиться после Первой мировой войны, опустилась в трясину нищеты и братоубийства.

В те годы жители крупных городов были напуганы грабежами и разбойными нападениями. Резко поползла вверх кривая статистики по тяжким преступлениям.

В Москве в период с 1917 по 1919 годы самой крупной была банда Николая Сафонова по кличке Сабан, в которую входило 34 человека. За два года банда совершила несколько десятков вооруженных нападений. Самым громким преступлением стало убийство в январе 1919 года шестнадцати постовых милиционеров. Бандиты действовали хладнокровно: сидя в автомобиле, подзывали к себе постового, чтобы узнать, как проехать в то или иное место, а когда он приближался к машине, производили несколько выстрелов в упор.

Жестокие преступления породили среди москвичей волну разных слухов: говорили о «черных мстителях», которые действуют в одиночку и уничтожают представителей власти. На поиски бандитов были подняты лучшие силы Московского уголовного розыска, но Сабан оставался неуловим.

В городке Лебедянь Липецкой области, где он намеревался скрыться, Сабан во время ссоры зверски убил восемь человек – членов семьи его родной сестры. После этого жестокого преступления его и схватили. По требованию лебедянских жителей изувера казнили прилюдно.

Но банду его возглавил Павел Морозов по кличке Паша Новодеревенский. Преступники зверствовали до весны 1920 года. На их счету более 30 загубленных жизней. Несмотря на то, что многих бандитов удалось арестовать, Павла Морозова так и не поймали: он был убит собственными товарищами во время одной из ссор.

Известным преступником Москвы был и Яков Кузнецов по кличке Яшка Кошельков. Это потомственный грабитель. Отец его умер в Сибири осужденным за разбой. Сам Яков к 1917 году имел за плечами десять

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату